Без Пушкина
Когда в России Пушкина не стало –
как будто что-то хрустнуло устало
в недолго обнадеженных сердцах.
Звезда надежды пала, отмерцав.
Ее, конечно, пылко подобрали
и разобрали на свои морали,
легенды, сплетни, мало ли на что,
но заменить его не смог никто.
И лишь один, так рано Богом взят,
вздохнув: «Наедине с тобою, брат,
Хотел бы я побыть...», непрост по нраву,
и Пушкину так мог сказать по праву.
Пушкинианец – не бахвал-поэт,
кто столько рифм, как девок, перетискал,
а в ком, как в Тютчеве и Баратынском,
Михайловского, Болдина есть свет.
А столько на поэтов есть напраслин,
как шрамов на тебе, больной Некрасов,
под бременем несчастной головы,
хотя всё это лишь Крамского швы
от переделок на холсте, увы1.
И пусть народ за каждый добрый лучик –
не виселицей и не топором, –
как за гриневский заячий тулупчик,
поэтам за добро воздаст добром.
2013
Пушкиным выдышанные
Нас Пушкин выдышал
одноупряжно.
Кто кого выше был –
не так уж важно.
Порою цапались
друг с другом больно –
как в грязь ни ляпались,
скакали вольно.
У русской нации
средь пуль, наветов
нет нумерации
ее поэтов.
Зачем отыскивать
поэта лучшего
из Баратынского
или Тютчева?
Но кто от ревности
завел для форсу
поэторейтинги,
как по Форбсу?
Не слишком дергают ли
за уздечки
и сами дерганые
человечки?
Откуда злобность
и в шпорах шузы?
Фру-Фру –
вот образ
загнанной музы.
2013
И Николая Берга
не забудем
Он был журналистом, историком, переводчиком.Его корреспонденции с Крымской войны сложились в двухтомные «Записки об осаде Севастополя» (1858).С июня по октябрь 1859 г. он печатает очерки о сражении отряда Гарибальди за освобождение Ломбардии от Австрии.Четыре тома составили его «Записки о польских заговорах и восстаниях» (1884–1885).А еще он переводил на русский язык болгарскую, польскую, сербскую, словацкую, словенскую, украинскую, чешскую поэзию… В конце XIX века не менее трех четвертей всех русских переводов из славянских поэтов принадлежало одному Бергу.
Из пиитов, забвеньем заросших,
а вчитаешься – вдруг хороших.
Пролистните хотя бы бегло
и меня самого, и Берга.
Пусть кто-то мечется, как белка
в бессмысленнейшем колесе –
смысл жизни Николая Берга
был в том, чтобы не быть как все.
Без смысла гибнут горе-барды,
ухлопанные наповал.
Но раны рядом с Гарибальди
он выше орденов считал.
И что-то можно еще сделать,
когда под гиканье и свист
почти бессмысленная смелость
вдруг придает всей жизни смысл.
2013
Неоскверненные уста
Перечитывая биографию Петра Лаврова
Петр Лавров – автор песни, которую называли «Русской марсельезой»:
Отречемся от старого мира!
Отряхнем его прах с наших ног!
По словам Александра Блока, это «прескверные стихи, корнями вросшие в русское сердце; не вырвешь иначе, как с кровью…».
1
Тому простятся все грехи
(как подсказал нам Блока вывод),
чьи и прескверные стихи
из сердца русского не вырвать.
А если вырвешь – только с кровью.
Я снисхожденья не прошу
и, видно, потому – не скрою –
порой пресквернейше пишу.
2
Мальчишество или девчонство
не оскверняют нам уста,
когда их клятва «Отречемся…»
звучит, молитвенно чиста.
И дерзкое отряхновенье
всего, что стало прахом с ног,
простительно как вдохновенье,
в котором чувствуется Бог.
Но лишь бы нам не отрекаться
ни от Него, ни от людей,
от лепета детей, акаций,
да и от совести своей.
2013
Ледокол по имени «Россия»
Человеческое объединенье
далеко ли еще, далеко ли?
Но пусть каждый и в обледененье
себя чувствует на ледоколе.
Деньги – это подделка счастья,
а жестокость – подделка силы.
Ото льда отдирайте снасти,
избежав ледяной могилы.
Милосердие – это не слабость.
Сила – в чувстве всемирной боли.
Даже лед превращается в слякоть,
в том числе на самом ледоколе.
У матросов так много вопросов.
Не жалеют они капитанов.
А откажутся сами ли просто
и от почестей и капиталов?
Пропадать во льду – хуже, чем в луже.
Мы устали от слова «доколе?».
Но сначала отдышим души
всем в России – в родном ледоколе.
Потеплеть бы среди торосов
друг ко другу, как в собственном доме.
Изо льда нет хороших матросов
на не сдавшемся ледоколе.
26 мая 2013
* * *
Бог придумал кару умно
для моих бегливых ног.
Нянечка из Камеруна
меня ставит в ходунок.
Мексиканки и зулуски
говорят почти по-русски,
и вздыхает весь медцентр:
«Ах, какой у вас акцент!»
И медбрат из Эритрии –
Тетрас – сын всех рас и вер:
«Слушайтесь своей Марии!
Ноги – к Богу – только вверх!»
И моя соседка Дeбора
рядом с койкою моей
вырастает, словно дерево,
лишь подумаю о ней.
Одно яблоко в огрызки
превращая с двух сторон,
«Ледокол» мой на английский
переводим. Он спасен.
Редактирует нас Нэнси
к пересменке до утра –
тридцать семь лет медсестра, –
в чьей крови ирландцы, немцы,
мушкетеры Людовика
(тот, который был Каторз).
Замечает ядовито:
«При дворе, где родовито,
тоже было ледовито –
Д’Артаньян ведь не замерз».
13 июня 2013
Когда
опускаются руки
Когда опускаются руки,
надеждам былым вопреки,
мы сами вползаем в старухи,
плетемся, кряхтя, в старики.
Когда опускаются руки,
то выронить можно жену,
все лучшие книги, науки,
себя самого – и страну.
28 мая 2013
* * *
По тебе, моя планета,
безбилетно я хожу
то хромая, то балетно.
Спотыкаясь, не тужу.
И хроманье – тоже танец.
Мне как в небе дышится.
Я и в этом ведь повстанец
против неподвижности.
28 мая 2013
Ничто само собой
не скажется
Трава сама собой не скашивается,
не подслащается полынь.
Ничто само собой не скажется,
а ты к любой беде подсаживайся
и людям песенку подкинь.
Когда Россия образумится,
то улыбнутся образа,
и совесть –
умница-разумница –
протрет нам начисто глаза.
8 июня 2013
Лишь бы для кого-то
стать Россией
Можно быть красивей, некрасивей,
можно быть попроще, но умней.
Лишь бы для кого-то стать Россией,
оставаясь незаметным в ней.
Трусы часто прячутся мудрено
в сложные кроссворды пустоты.
Ты одна из всех Россий, Матрена:
руки, все в земле родной, чисты.
Но ты вовсе не одна, однако.
В совести, народной, наравне
вижу Мандельштама, Пастернака
в так непредсказуемой стране.
Слез сухих ахматовских не вытрешь,
и не снять Марину из петли.
– Как же мы без вас,
Андрей свет-Дмитрич?
– Классиков читай и не подли.
И сердцами столькими владея,
злобой никакой не начинясь,
есть национальная идея –
с Пушкина и няни началась.
10 июня 2013
Талса, госпиталь