И Николая Берга
не забудем
Он был журналистом, историком, переводчиком.Его корреспонденции с Крымской войны сложились в двухтомные «Записки об осаде Севастополя» (1858).С июня по октябрь 1859 г. он печатает очерки о сражении отряда Гарибальди за освобождение Ломбардии от Австрии.Четыре тома составили его «Записки о польских заговорах и восстаниях» (1884–1885).А еще он переводил на русский язык болгарскую, польскую, сербскую, словацкую, словенскую, украинскую, чешскую поэзию… В конце XIX века не менее трех четвертей всех русских переводов из славянских поэтов принадлежало одному Бергу.
Из пиитов, забвеньем заросших,
а вчитаешься – вдруг хороших.
Пролистните хотя бы бегло
Пусть кто-то мечется, как белка
в бессмысленнейшем колесе –
смысл жизни Николая Берга
был в том, чтобы не быть как все.
Без смысла гибнут горе-барды,
Но раны рядом с Гарибальди
И что-то можно еще сделать,
когда под гиканье и свист
почти бессмысленная смелость
вдруг придает всей жизни смысл.
Неоскверненные уста
Перечитывая биографию Петра Лаврова
Петр Лавров – автор песни, которую называли «Русской марсельезой»:
Отречемся от старого мира!
Отряхнем его прах с наших ног!
По словам Александра Блока, это «прескверные стихи, корнями вросшие в русское сердце; не вырвешь иначе, как с кровью…».
(как подсказал нам Блока вывод),
из сердца русского не вырвать.
А если вырвешь – только с кровью.
и, видно, потому – не скрою –
порой пресквернейше пишу.
Мальчишество или девчонство
когда их клятва «Отречемся…»
звучит, молитвенно чиста.
всего, что стало прахом с ног,
простительно как вдохновенье,
в котором чувствуется Бог.
Но лишь бы нам не отрекаться
Ледокол по имени «Россия»
далеко ли еще, далеко ли?
Но пусть каждый и в обледененье
себя чувствует на ледоколе.
Деньги – это подделка счастья,
а жестокость – подделка силы.
Ото льда отдирайте снасти,
Милосердие – это не слабость.
Сила – в чувстве всемирной боли.
Даже лед превращается в слякоть,
в том числе на самом ледоколе.
У матросов так много вопросов.
А откажутся сами ли просто
и от почестей и капиталов?
Пропадать во льду – хуже, чем в луже.
Мы устали от слова «доколе?».
всем в России – в родном ледоколе.
Потеплеть бы среди торосов
друг ко другу, как в собственном доме.
Изо льда нет хороших матросов
на не сдавшемся ледоколе.
и вздыхает весь медцентр:
«Ах, какой у вас акцент!»
Тетрас – сын всех рас и вер:
Ноги – к Богу – только вверх!»
вырастает, словно дерево,
«Ледокол» мой на английский
тридцать семь лет медсестра, –
в чьей крови ирландцы, немцы,
(тот, который был Каторз).
«При дворе, где родовито,
Д’Артаньян ведь не замерз».
мы сами вползаем в старухи,
плетемся, кряхтя, в старики.
Я и в этом ведь повстанец
Ничто само собой
не скажется
Трава сама собой не скашивается,
Ничто само собой не скажется,
а ты к любой беде подсаживайся
Когда Россия образумится,
протрет нам начисто глаза.
Лишь бы для кого-то
стать Россией
Можно быть красивей, некрасивей,
можно быть попроще, но умней.
Лишь бы для кого-то стать Россией,
оставаясь незаметным в ней.
Трусы часто прячутся мудрено
в сложные кроссворды пустоты.
Ты одна из всех Россий, Матрена:
руки, все в земле родной, чисты.
Но ты вовсе не одна, однако.
В совести, народной, наравне
вижу Мандельштама, Пастернака
в так непредсказуемой стране.
Слез сухих ахматовских не вытрешь,
и не снять Марину из петли.
– Классиков читай и не подли.
И сердцами столькими владея,
злобой никакой не начинясь,
с Пушкина и няни началась.
10 июня 2013
Талса, госпиталь