Активист ФАР Вадим Коровин

– Вадим, вы сказали, что решение судьи отпустить вас было неожиданным. Какого решения вы ждали?

– Я готовился отправиться в следственный изолятор. Адвокаты меня предупредили: «Все, Вадик, ты шел к успеху и ты его добился. Тебя, скорее всего, посадят». Мы не ожидали того, что прокурор не поддержит ходатайство следствия о заключении меня под стражу.

– Почему так произошло?

– Не знаю. Может, потому что я занимаюсь важной социальной работой, и поэтому они испугались меня сажать (смеется). Пусть они ответят, почему не закрыли меня. Состава преступления в моих деяниях нет. А придумывать преступление и доказывать все то, что наговорил этот сотрудник ГИБДД, видимо, очень сложно.

– Какое решение по делу вы ожидаете?

– Я не могу ничего прогнозировать, но я ни в чем не виноват и готов доказывать это в суде. Поэтому я остался в России, никуда не убежал. У меня было пять дней, загранпаспорт. Я мог уехать и уже был бы политическим беженцем в любой стране Европы.

– Как вы оцениваете шансы на оправдательный приговор?

– Не могу давать оценок. Дело еще не закрыто.

– В понедельник в Интернете появилась видеозапись, сделанная якобы спустя 20 минут после инцидента на Рублево-Успенском шоссе. Вы беседуете с инспектором ГИБДД, и он говорит, что вас поддерживает, причем утверждается, что это тот самый Кириллов, в наезде на которого вас обвиняют. Действительно все это было?

– Я не видел этой записи и могу только догадываться, что там. Вся моя техника – компьютеры, видеорегистратор, носители – находятся в Следственном комитете. Но подтверждаю, что продолжительное время общался с сотрудниками полиции и что все они, в том числе Кириллов, разделяли нашу точку зрения. Что отношения на дороге у нас хуже, чем в Арабских Эмиратах, где первые лица государства стоят вместе со всеми на светофоре. Все претензии к нам со стороны полицейских – по методам, что они у нас нехорошие, провокационные. Но других методов у нас нет.

– То есть вы говорили с Кирилловым после инцидента?

– Да. Это было на посту возле МКАД. И он бодро себя чувствовал. Ходил, не хромал.

– После возбуждения дела вы с ним общались?

– Мы виделись только на очной ставке. Дальше я не хочу комментировать.

– Вы утверждали, что после инцидента полицейские стерли запись с вашего видеорегистратора. Эта запись восстановлена?

– И видеорегистратор, и карта памяти находятся в Следственном комитете, и что с ними, я не знаю. Я жду, когда мне вернут мои вещи. Спросил об этом следователя. Он ответил: «Понимаю ваши проблемы, будем разбираться». Они забрали не только видеорегистратор, хотя он мне бы не помешал. У них также машина, документы, ключи от дома. Это все изъято как улики. И если их признают вещественными доказательствами, то оставят до суда.

– Компьютеры, которые у вас забрали после обыска в прошлый четверг, – это тоже вещественные доказательства по делу о ДТП?

– Не знаю. Я терпеливо жду. Я – законопослушный человек. Я спросил – мне ответили. Все.

– Но какое отношение имеет одно к другому – наезд на инспектора и компьютеры?

– Мне никто ничего не объяснял, кроме того, что все происходило в рамках уголовного дела.

– Ваш адвокат призывал других очевидцев предоставить записи с их видеорегистраторов. Удалось найти эти записи?

– Думаю, что никто ничего не писал. Иначе оно уже было бы в Интернете. Есть свидетель, но он боится преследования. Сейчас с ним ведутся переговоры.

– В понедельник ОБЭП прислал вам письмо с требованием предоставить кучу документов по вашему бизнесу. Там вас в чем подозревают?

– Пока не знаю. Я первый день на свободе и сейчас занимаюсь тем, что касается уголовного дела. А по бизнесу непонятно, что можно требовать. Моя фирма за полтора года совершила одну сделку, потому что я увлечен общественной деятельностью и бизнесом практически не занимаюсь. Если хотят проверить эту сделку – пусть проверят. Налоги там все заплачены.

– Вас пытались обвинить в краже парковочных столбиков у Генпрокуратуры. В возбуждении уголовного дела было отказано, а теперь этот отказ отменили. Там вам что грозит?

– Тот случай произошел в марте, когда мы боролись с незаконными ведомственными парковками на основании ответа из московского департамента транспорта. Я ничего не похищал. Я погрузил бесхозные столбики, потому что никто не назвался их владельцем. И отвез в ближайшее ОВД заявление, что если владелец появится и подтвердит, что столбики его, я их верну. Владелец появился часа через три. Я привез их и передал, объяснительную написал. Тот, кто пришел за столбиками, написал заявление о хищении. Это заявление объединили с моим заявлением о находке и отказали в возбуждении дела. А как же иначе? Я же нашел и сразу же сообщил об этом, как положено по закону.

– В какой мере это попытка посадить вас хоть за что-то? Не пройдет с инспектором – так за бизнес. Не пройдет с бизнесом – так за столбики.

– Это вы делаете вывод. Если усматриваете такую закономерность, то пожалуйста. А я говорю только факты.

– То, что вы не пропустили кортеж – факт?

– В моих показаниях есть следующее. В условиях плохой видимости и плохой дороги, потому что на асфальте было много воды, я не мог нарушить Правила дорожного движения и пересечь разметку 1.1 (сплошная линия. – «НИ»), которая находилась справа от меня, и двигаться по обочине, так как обочина была мокрая, покатая и состояла из грязи и гравия. А дорога там – по одной полосе в каждом направлении. С автомобилем ГИБДД, который ехал по моей полосе навстречу мне, мы разъехались довольно легко. Я сдал вправо, сколько мог, чтобы находиться на своей проезжей части и не нарушать правила. Автомобиль ГИБДД частично вернулся на свою полосу. А ехавший за ним автомобиль чиновника этого делать не стал, и разъехаться мы не смогли.

– Как долго вы не могли разъехаться?

– Какое-то количество секунд.

– И все?

– Да. И все.

– Кому из чиновников вы не уступили дорогу?

– Я не буду говорить этого. Если этот человек захочет, пусть сам назовется.

– Как долго вам будут мстить за этот кортеж?

– Я не уверен, что мне мстят сейчас, и не думаю, что будут мстить. Я верю, что справедливый суд в России возможен. И вчера Одинцовский суд это доказал.

– Но разве это дело с якобы наездом на инспектора – не месть в чистом виде?

– Если вы так считаете, пишите. Я этого не говорил. Потому что все мои слова могут быть истолкованы как давление на следствие.

– В какой мере ваше уголовное дело – это реакция тех, кто ездит с мигалками и кого достали активисты вроде вас?

– Я слышал такое мнение, но сейчас не могу его прокомментировать. Я могу сказать, что мигалки достали всех. На Рублево-Успенском шоссе простые водители стоят часами, а мимо них проносятся те, кому это позволено. С мигалками, с удостоверениями-непроверяйками, с блатными номерами. Это явный признак феодального общества, и дорога – лакмусовая бумажка.

– Как возбужденное против вас дело повлияет на других борцов с мигалками?

– Не знаю. Спросите у других борцов с мигалками. Сначала это выливается в гнев, потом в шок. Но ничего не меняется.

– Вы говорили, что полицейских тоже достали мигалки, но им не нравятся ваши методы. Они какие методы предлагают?

– Полицейские ничего не предлагают. Они связаны по рукам и ногам. Вот типичная фраза: «Я на сто процентов вас поддерживаю. Но я умею только ловить преступников. Меня больше никуда не возьмут на работу. Даже в охрану». Сказать полицейскому «увольняйся, парень, и не служи этому непонятному режиму» – самое простое. А куда он пойдет? Власть и так сделала из полицейских козлов отпущения и мальчиков для битья, чтобы отвести от себя гнев населения. Нам, гражданскому обществу, надо искать с людьми в погонах компромисс, точки соприкосновения.

– И как этот компромисс может выглядеть?

– Они должны действовать по закону. Это все, что нам нужно. И мы ищем те способы влияния на сотрудников, чтобы они могли легко противостоять незаконным приказам. Чтобы опора на гражданское общество помогала им противостоять административному давлению. Законы в России есть. Их просто нужно исполнять. Мы уже доказали, что медийное давление и давление общества изменяет ситуацию. И тот, кто хочет отдать преступный приказ, десять раз подумает, прежде чем это сделать, когда увидит, какое внимание к этому привлечено.

– Вы призываете соблюдать закон. Но мигалки для чиновников записаны в законе.

– В правилах сказано, что пользоваться преимуществом при включенном спецсигнале транспортное средство может при условии соблюдения безопасности всех участников дорожного движения, а в условиях плохой погоды, узкой дороги и мокрой и грязной обочины соблюсти безопасность всех участников движения невозможно. Кроме того, автомобиль со спецсигналом не имеет права выезжать на полосу встречного движения, не убедившись, что все участники дорожного движения предоставили ему преимущество. И есть еще указ президента о том, что пользоваться спецсигналами можно только при оперативной необходимости. А инцидент произошел в пятницу вечером.

– Может, он на совещание к президенту спешил?

– Может быть. Но есть еще два предыдущих правила. А закон можно менять. И мы неоднократно выступали за упразднение спецсигналов на автомобилях чиновников.

– Вы предлагаете сотрудникам ГИБДД наказывать водителей привилегированных машин, а депутатам Госдумы – менять закон?

– В законе нет никаких привилегированных машин. По закону все равны. И когда мы появляемся с камерой на посту ГАИ и объявляем, что мы – Федерация автовладельцев России – снимаем деятельность сотрудников полиции и на законных основаниях контролируем их деятельность, они начинают наказывать всех. Какое бы удостоверение им ни показали. И когда чиновники вместе с народом будут стоять в заторах, то у них изменится отношение к расхищению бюджетных средств, выделяемых на строительство дорог, и к забюрокрачиванию этого строительства. Ситуация накалена, обострена. Но она должна меняться.