– Лев Юрьевич, вы активный интернет-пользователь: ежедневно обновляете свою страничку в «Фейсбуке». Почему вас так затянуло во Всемирную паутину? Мало работы?
– Возможно, привычка писать. Я всю жизнь пишу и всю жизнь разговариваю с людьми, мне важна их реакция, это трудно объяснить, возможно, это графомания. Раньше я писал тексты за деньги, как профессиональный писатель, журналист, который на это живет, а вот сегодня мне понравилось писать в «Фейсбуке». Главное, что никто не вызывает на ковер, не говорит, что нужно писать, как нужно писать, не заставляет переделывать. Это такое необычное состояние…
– Чувство свободы?
– Да, давно не изведанное по работе в российских СМИ, и от этого получаешь удовольствие.
– Ваша телевизионная программа «Времечко» как раз отличалась свободой, искренностью и непосредственностью…
– Мне посчастливилось работать в «золотое время» телевидения, как сегодня называют 90-е годы. Это был чрезвычайно важный период, который совершенно перевернул, изменил меня. Я никогда и не мечтал работать на телевидении, так сложились обстоятельства, я ведь не телевизионный человек, не обладаю нужным устройством.
– А какое устройство должно быть у телевизионщика?
– Эти люди должны хорошо говорить, красиво выглядеть, обладать правильной речью, дикцией.
– Тем не менее вы более 20 лет успешно занимаетесь телевидением. Можете оценить то, что происходит на ТВ сегодня?
– Озираюсь вокруг и думаю: «Смог ли бы я работать в этой ситуации?» И сам себе отвечаю: «Конечно же, нет!» Просто для меня на сегодня нет формата, и будет ли он, не знаю. В Останкино я провел, как вы правильно заметили, почти 20 лет, и сейчас там мне очень грустно.
– Вы хотите сказать, что больше не имеете дела с телевидением?
– С благословения судьбы и людей, ко мне хорошо относящихся, я работаю на иновещании НТВ. Передачи идут в Америке, в Германии, в Израиле (где меня вообще все на улицах узнают). Это огромный русскоязычный мир, который находится за пределами России. 30–40 миллионов человек…
– Огромная страна…
– Да, такая отдельная страна, которая говорит по-русски, разговаривает по-русски и сны смотрит по-русски.
– А каков жанр ваших «забугорных» программ?
– Разговоры с людьми, которые там живут, которые прошли через разные испытания, в том числе и разлуку с родиной. Это, как правило, смелые люди, удивительные судьбы. Буквально на днях мы записывали в студии разговор с бывшим заведующим хирургическим отделением большой минской клиники. Он уехал в 1993 году, получая за свою сумасшедшую работу пять долларов в месяц, дошел до края и решил отправиться, куда глаза глядят, приехал в Америку, 10 лет там подтверждал свой диплом, работая санитаром, получал те же пять долларов только за час, прошел всякие мытарства и теперь живет и работает хирургом в Бостоне. Знаете, так приятно было с ним разговаривать, это – настоящий мужик, скромный, хороший. Вот если б таких людей было больше на Земле, всем было бы лучше жить. Я с разными людьми встречаюсь: с музыкантами, с актерами, которые мечтали сниматься в Голливуде, и им это удалось...
– Вы с ними в Москве встречаетесь или к ним приезжаете?
– По-разному. Большинство из них бывают в Москве.
– А есть ли у вас начальство, которое диктует, кого снимать, кого нет, что можно спрашивать, что нельзя?
– Я вот так удивительно устроился, что после 30 лет никакого особого начальства надо мной не было, никто не указывал: «Это пиши, это не пиши…» Когда в 90-е годы я вел программу «Времечко», никакое начальство ко мне ни разу не подошло, хотя я даже специально ходил, искал с ними встречи, чтобы какие-то замечания мне сделали.
– С новым общественным телевидением будете сотрудничать?
– Анатолий Григорьевич Лысенко – милый, уважаемый человек. Но меня в этот проект не позвали. Да и вряд ли я там пригожусь.
– Вы в начале разговора обмолвились о небывалом чувстве свободы, с которым вы вырвались в «Фейсбук». Значит ли это, что в свое время вы пострадали от несвободы?
– Несвобода, в принципе, есть всегда. Каждый сам раздвигает границы собственной свободы, сам является собственным цензором и редактором. Меня недавно спрашивали, есть ли у меня редактор, когда я пишу о Путине. Дело в том, что у меня всегда есть внутренний редактор, независимо от того, пишу ли я о Путине или о чем угодно. Для меня всегда важно само слово, как оно сказано, как написано, как подано. Для меня слово важнее темы, в нем должна быть энергетика. Потому что в основном люди вяло выражаются, это касается и кино, и литературы, и отношений – общественных или личных, неважно. Сегодня у меня вообще такое ощущение, что тем, кто пишет о Путине, Медведеве, просто не о чем говорить, при всем том, что я уважаю многих журналистов, которые пишут на острые темы. Я пишу только о собственной жизни, возможно, это подвергнется осуждению в том смысле, что в стране, как всегда, все плохо: нет денег, дорог, погоды, а я сижу за городом, смотрю за окно, и мне хорошо, и не хочу никуда ехать. Ну, зачем я поеду? Толкаться в пробках? Я могу себе это позволить сказать: «Я – старик, пенсионер. Я буду смотреть в окно, а вот вы – молодые, давайте, дерзайте».
– А кроме как в окно, на что вы все же обращаете свой взор?
– Я очень люблю смотреть американское кино, иногда европейское. Набираю название в Интернете и смотрю. Могу пять-шесть фильмов в день посмотреть, это для меня актуальней, чем новости какие-нибудь. Информационные новости я слушаю по радио, пяти минут хватает. А в кино я наблюдаю за жизнью человека в кадре. Чаще всего кино, конечно, плохое, но иногда вдруг попадаешь на великое. Русское кино мне трудно себя заставить смотреть, оно – очень скучное. Все эти псевдоисторические фильмы, русский бунт… Но какое-то приходится, когда о нем все говорят. Экранизаций и театральных версий известных литературных произведений я и вовсе не люблю, какую ж надо иметь наглость или смелость! Ведь есть же прекрасные книги, возьмите и прочтите, у вас, что, глаза болят? Практически никому не удавалось достойно перевести с языка литературы на язык кино или театральный. Есть вещи совершенно неподъемные. Исключение – пожалуй, «Собачье сердце» Владимира Бортко. А «Доктор Живаго» не могу смотреть ни американский, ни русский. Вообще надо книги читать! Вот мой знакомый американский профессор, преподающий в Оксфорде русскую литературу, каждые четыре года перечитывает «Войну и мир» и каждый раз открывает там что-то новое для себя, и я его понимаю, а когда ты смотришь кино «Войну и мир», что ты там можешь открыть? Сериалы я вообще не смотрю, исключение составляет сериал «Клан Сопрано». Даже есть клуб любителей этого сериала, можем его смотреть трое суток без перерыва…
– Вы преподаете в Московском институте телевидения и радиовещания. Чему вы учите своих студентов?
– Я пытаюсь научить людей коммуницировать, просто разговаривать друг с другом, ведь в этом и заключается смысл журналистики: ты соединяешь людей, обстоятельства, факты. Люди не умеют разговаривать, они все время молчат. «У вас есть вопросы?» – «У нас нет вопросов». Журналист, у которого нет вопросов, вообще не журналист. У журналиста, как у ребенка, всегда должны быть вопросы, провокации.
– Как давно вы преподаете?
– Я преподаю всю жизнь.
– Сегодня живое разговорное общение, кажется, уступило место виртуальному – SMS, соцсети…
– Вы абсолютно правы, плюс еще и пробки, трудно доехать, времени ни у кого нет, Москва стала слишком большая, никуда не добраться. Раньше было время для дружбы, любви, общения… Главным смыслом было общение. В этом общении формировалась душа. А сегодня все куда-то мчатся, не знаю как сегодня можно просто ходить пешком, кого-то встречать, провожать, обнимать…
– Многие вообще переселились за город…
– Есть замечательные стихи моего друга Володи Вишневского: «На заре двадцать первого века, когда жизнь непостижна уму, как же нужно любить человека, чтобы взять и приехать к нему!». Я думаю, что транспортная проблема – сейчас номер один. Моя жена с внучкой недавно поставили рекорд: они ехали из Москвы до Крекшина пять часов в пробке. За пять часов можно оказаться на другом континенте!
– Вот вы ворчите, у вас даже программа «Брюзга» выходила, и был сайт «Zadelo.TV», а где же позитив? В России и так народ ходит хмурый, неулыбчивый…
– На самом деле все мои программы очень позитивные, даже если они грустные. Жаловаться – наше обычное состояние: ты пожаловался, и вроде как-то легче стало. Но вы абсолютно правы: люди ходят с опущенными глазами, в глаза не смотрят, боятся улыбнуться, поздороваться, потерять свою энергию, что ли…
– А мне кажется, наоборот, обмен энергией очень полезен…
– Мы стесняемся дорогу спросить или просто заговорить с человеком, а ведь бывает, заговоришь с человеком, посмотришь ему в глаза, и твоя судьба неожиданно повернется в другую, возможно, лучшую сторону.
– Лев Юрьевич, вы – член всевозможных творческих союзов. Есть ли сегодня от них какой-нибудь толк?
– Никакого смысла сегодня это не имеет, но память остается. Особенно почетно в свое время было вступить в Союз писателей, тогда ты мог беспрепятственно ходить в ЦДЛ, ездить в дома творчества – в Переделкино, в Коктебель, в Сухуми, в Дубулты. Сейчас же и так можно поехать, только деньги плати.
– Чье мнение в области культуры для вас наиболее авторитетно?
– Антона Павловича Чехова. У него все написано. Сказано на все времена, лучше не скажешь. Звучит, наверно, пошло, тривиально: читайте Чехова, вот он стоит на всех полках. Все доступно, но проблема в том, что людям нравится то, что закрыто, что трудно достать, что под запретом. Человек и запутался, ему стало скучно. А мне не скучно, я Чехова читаю каждый раз, как в первый раз, потому что становлюсь старше и больше замечаю. Больше понимаю, мне кажется. Сегодня основная проблема – память, стараюсь не забывать даты, имена, нужно ведь о героях, например, Бородинского сражения вспоминать не только к 200-летию, нужно многое хранить в памяти, а это значит – напрягаться.
– Ваше творчество в основном на злобу дня. А что вы пишете, так сказать, для вечности?
– Никто не знает на самом деле, что в вечности останется, о ней вообще не надо думать, скорей всего, ее нет. Тот же Чехов говорил: «Меня будут читать 20 лет», а его до сих пор читают, он – самый актуальный драматург во всем мире. Антон Павлович, конечно, кокетничал, но вообще-то он как раз и писал на злобу дня, был подлинным журналистом, интересовался людьми, наблюдения собирал и использовал в своем творчестве. Я думаю, если ты хочешь долго жить в памяти людей, то должен быть озабочен сегодняшним днем. Людям нужно прожить сегодняшний день и сегодняшнюю минуту, и в этом им нужно как-то помочь. Если ты делишься с людьми самым сокровенным, тебя, может, будут читать и интересоваться тобой и завтра, и послезавтра.