– Виктор Иванович, известно, что вы любите работать с большими режиссерами и с хорошим литературным материалом. Перед тем как согласиться на роль Франи в фильме «Искупление», читали ли вы саму повесть Фридриха Горенштейна?
– Повесть «Искупление» я прочитал, когда уже начал сниматься в картине. Дело в том, что роль дворника Франи должен был играть великий актер и большой друг режиссера Александра Прошкина Богдан Ступка... Но Богдан Сильвестрович тяжело заболел и срочно поехал лечиться в Германию. В этой ситуации режиссер пригласил меня на замену, и таким образом я «подобрал» роль Богдана Ступки. Насколько мне известно, Богдан Сильвестрович очень хотел сыграть дворника Франю и до последнего момента надеялся, но кино – это серьезное и дорогое производство, которое не может ждать. Костюмы моего героя были сшиты для Богдана Ступки – только штаны подогнали под мой размер. Вот как только я включился в съемочный процесс, то сразу прочитал повесть «Искупление». Замечу, что сценарист фильма Эльга Лындина очень бережно отнеслась к повести Фридриха Горенштейна. Кстати, когда я читал повесть, то больше обращал внимание на любовную линию главных героев (да и рабочее название фильма было «Август и Александра»). Но Александр Прошкин снял более жесткую, мужскую, политизированную картину и, как мне кажется, очень-очень печальную.
– Фильм «Искупление» некоторые критики обвиняют в реалистическом подходе, в традиционности... Как актер, который много снимался в артхаусном кино, у новаторов и экспериментаторов, не находите ли вы последнюю картину Александра Прошкина несколько старомодной?
– По сюжету, актерской игре, операторской работе, хорошей сценарной основе это серьезное, настоящее, глубокое кино. Я советую посмотреть «Искупление» зрителям всех возрастов. Хотя моя роль в этой картине небольшая, но я горжусь ею, как если бы это была главная роль в моей жизни.
– А почему вы отказались сыграть Никиту Хрущева в фильме Александра Прошкина «Чудо»? Получается, что от роли генсека отказались, а дворника «подобрали»?
– Действительно, Александр Прошкин предлагал мне сыграть Никиту Хрущева в своем фильме «Чудо». Но актеры, знаете ли, странные люди! Признаюсь, что мне невероятно понравилась другая роль в фильме «Чудо» – уполномоченного по делам религий и атеизма, которая изначально была предназначена для Сергея Маковецкого. Я просто умолял Прошкина сделать со мной хотя бы одну пробу на роль уполномоченного, но режиссер мне отказал. Тогда я обиделся и не стал играть Хрущева. Впрочем, Никиту Сергеевича я все-таки сыграл, но в многосерийном фильме «Фурцева».
– Люди, которые близко знали Фридриха Горенштейна (а это и режиссер Анатолий Прошкин, и знаменитый театральный режиссер Леонид Хейфец), находили личное сходство писателя с вашим героем – дворником Франей. Что вы думаете о своем герое?
– Во-первых, если бы роль мне не понравилась, я бы не стал ее играть ни за что на свете. Глубина моего персонажа заключается в том, что он аполитичен. Франя существовал над системой, над политикой – он просто жил, просто работал. Казалось, что у Франи нет ни будущего, ни прошлого. Он жил одним днем и был счастлив. При этом он был и добр, и справедлив, и рассудителен... Есть герои, есть предатели, есть сильные люди, а есть слабые. А есть так называемая «золотая серединка» (только в России она без золота), и, на мой взгляд, именно она составляет основу общества, народа, мира, от которой исходит точка отсчета – и сильного, и слабого, и героического, и низкого... Таких, как Франя, – миллионы, но они незаметны, невидны.
– Думаете, что в России так сильна «золотая середина»? Но исторически нам приписывают крайности («журавль в небе или синица в руках», «пан или пропал», «царь или работник»)...
– Чтобы крайности ощущались и были выразительны, необходима «серая прослойка», или, как мне больше нравится, «золотая середина». Мой Франя тем прекрасен, философичен, что является основой, фундаментом для людей крайностей, среди которых настоящие герои, вожди, кумиры...
– Вы сказали, что ваш герой живет одним днем. А среди актеров много ли тех, кто не думает о том, что будет завтра?
– Но я же не отдел кадров, чтобы знать?! Лично я живу будущим, и мне ближе японский метод существования, когда человек планирует свою жизнь на долгие-долгие годы вперед. Причем он не только планирует, но и стремится планы осуществить. Поэтому японцы так долго живут. А одним днем жить неинтересно! Жить одним днем – значит жить в пустоте. Когда готовился к выпуску в спектакле «Старший сын» по пьесе Вампилова, то заметил, что Земля очень быстро крутится. Не успевал жить, спать – все репетировал, репетировал...
– «Старший сын» – пьеса очень актуальная. Вы наверняка играете в ней отца?
– Да, я играю отца Сарафанова. Роль для меня рубежная, с которой вступаю на последнюю территорию в своей жизни под названием «зрелость».