Монументальный дипломат

Его фамилию произносят здесь на манер «Саркози», с отцом которого он дружен. То есть с непривычным ударением на последний слог. Даже официанты называют Церетели «мэтром». Его огромная квартира-студия в Трокадеро (рядом с Эйфелевой башней и Музеем национального наследия) сплошь заставлена натюрмортами и портретами воздушной легкости, какую не встретишь в его московских работах. Пишутся они по утрам после тренировок со штангой. Каждый вечер он ужинает в самых изысканных ресторанах (во дворе Лувра или на Елисейских полях), чтобы угостить и поразить многочисленных гостей и грузинскую диаспору. Но пьет при этом не вино, а виски. Много гуляет по городу, ходит на главные выставки (или, по крайней мере, знает о них), много и красиво рассуждает об «искусстве для искусства».

Иными словами, Церетели в Париже – это человек, которого мы практически не знаем. Здесь он реальный художник, а не президент всевозможных организаций, не исполнитель заказов мэрии, не политик и не титан «москвостроя», при одном упоминании имени которого вздрагивают все арт-критики. После моих долгих расспросов о работе во Франции и нещадных пыток насчет причин участившихся визитов в Париж Зураб Константинович под выключенный диктофон заметил: «Там не надо оправдываться. Тут, в Москве, понимаете, как будто всегда приходится извиняться. Словно что-то не так делаю. Словно не для людей работаю, а для чего-то еще».

Но как только речь заходит о переезде во Францию, он сразу достает многочисленные проекты, предназначенные сугубо для России. Самый лелеемый – серия монументов, посвященная всем нашим императорам и императрицам. Они должны встать в специально спроектированном парке и рассказывать о русской истории (большая часть уже готова и выставляется у мастерской). Огромная, в 33 метра, статуя Христа – еще одно любимое детище. Тоже ищет себе место. В Ульяновской области буквально на днях установлен памятник Столыпину. Огромная передвижная выставка его работ до сих пор колесит по всей стране от Йошкар-Олы до Стрельны. Последний раз она была в Красноярске и Ульяновске, вскоре приедет в Иваново. Везде бесчисленные мастер-классы, просьбы о помощи от местных художников, благотворительные акции.

Статистика, между тем, вещь неумолимая. Если взять последние два года, то окажется, что из семи значительных монументов, созданных Зурабом Церетели, пять установлены за границей (к ним причислим и «Мимино» в Тбилиси). Три во Франции («Мушкетеры», «Цветаева» и «Отцы Евросоюза») плюс бюст Гагарина в Шри-Ланке. Каким образом, на какие деньги и через какие связи происходит вывоз работ Церетели за рубеж? Эти вопросы теперь волнуют журналистов больше всего.

Приводятся аргументы едва ли не мистического свойства. Возведение «Четырех мушкетеров» еще как-то можно было подгадать к съезду мушкетеров на родине д’Артаньяна. Но как могла совпасть установка памятника Евросоюзу с вручением этой организации Нобелевской премии? Как говорили на открытии, «российский скульптор вдруг напомнил, что европейская общность строилась полвека, в такие времена, которые нынешнему кризису и не снились». Разрушить Евросоюз сегодня равнозначно уничтожению веры в идеалы общежития на континенте. По сути, церетелиевским памятником европейцы отпраздновали престижнейшую премию.

Свойству Церетели чувствовать и немедленно схватывать актуальные темы могут позавидовать все современные художники. Но точно так же потрясают его контакты. Если российские власти нынче и держат некоторую дистанцию с давним другом опального Лужкова, то, например, его приезд во Францию воспринимается как визит мировой знаменитости. Во время нынешнего визита с ним встретился президент Франсуа Олланд. После ухода Саркози – большого поклонника Церетели – многие предрекали скульптору конец французской вольницы. Мол, Олланд в отместку сопернику о Церетели не вспомнит. Как сказал сам художник, не только «вспомнил, но и знал всю биографию», особенно то, что по линии супруги у Церетели давние родственные связи с Францией.

После выхода из Елисейского дворца Зураб Церетели буквально пылал от счастья и немедленно поделился «сенсацией» с обозревателем «НИ»: Франсуа Олланд не только одобрил новый проект, но и дал фактическое согласие на установку церетелиевского памятника Александру III рядом с одноименным мостом в Париже.

Теперь что касается словечка «подарок» от Зураба Церетели той или иной стране, тому или иному городу. На всех оно действует как красная тряпка на быка: что значит подарок? Неужели из собственных денег Зураб оплачивает многомиллионное литье и монтаж памятников? Художник может, конечно, дарить свои вещи (едва ли не каждую вторую), но не таких размеров и не когда на нее работает половина штата Академии художеств. Оказывается, не все так просто. Речь идет об отказе от авторских гонораров. С учетом нынешних цен «Сотбис» на его картины (господин Церетели с недавнего времени стал продаваться на аукционе и уже сам не стесняется об этом говорить) он знает себе цену. Все остальное – материалы, транспорт, установка, открытие – идет либо за счет принимающей стороны, либо за счет спонсоров.

Над воплощением в жизнь памятника четырем отцам Евросоюза (людям, в 1950 году заявлявшим о будущем единстве Европы) особенно потрудился глава департамента региона Мозель Патрик Вайтен. После открытия монумента русско-французской дружбе в Тамбове, куда была приглашена делегация Мозеля, он посчитал необходимым поставить нечто подобное и у себя. По словам месье Вайтена, согласие Церетели воспринял как подарок судьбы. Теперь помимо дома-музея Робера Шумана у городка появилась еще одна достопримечательность.

В ее качестве из французов никто не сомневался изначально. Однако самая неожиданная оценка прозвучала на открытии памятника из уст художника и академика Андрея Золотова, не заподозренного до этого в слепом восхвалении Зураба Церетели. Он заметил, что скульптурная группа на месте, во французской глубинке, смотрится в десятки раз лучше, чем на проекте, виденным им в Москве. Что тут она вписана в контекст модернизма, что рядом с монументальной церковью выглядит изящной, что невероятно отвечает духу места, где скрестились несколько культур. Если учесть, что в том же городе Мозеле в главном соборе одни из лучших витражей сделал Марк Шагал, поневоле задумаешься над странным парадоксом: правильно ли мы воспринимаем Церетели? Если бы так сложилась судьба, что в советское время он остался в Париже (подобный поворот был реален), а потом вернулся, чтобы создать в Москве все свои монументы, не носили бы его на руках как живого классика?