– Давно написанная вами пьеса «Скамейка» вновь пользуется у режиссеров и публики большим спросом. Вечные вопросы отношений между мужчиной и женщиной никогда не перестанут волновать человечество. А вот актуальность спектаклей, поставленных по вашей «Премии», как, например, «Заседание парткома» и «Протокол одного заседания», кажется, утеряна. Интересно ли сегодня писать на производственные темы? На политические?
– Любовь и работа – вечные темы. Начальники и подчиненные, точно так же, как мужчины и женщины, были и будут всегда. И в одном, и в другом случае не обходится без проблем, без противоречий, без конфликтов, без печальных и смешных сюжетов. Тем более что работа и любовь часто перемешаны, взаимосвязаны. А уж в таком виде деятельности, как политика, комедии и драмы происходят каждый лень. И если некоторые мои пьесы стали неинтересными, то не потому, что они касались производства, отношений в мире управления, политики, а потому, что автору не хватило дарования, ума, чтобы его работы были интересны всегда. «Котлован» Платонова не устарел, правда? А уж такая насквозь производственная тема.
– Однако от телефильма «Мы, нижеподписавшиеся» по вашей пьесе и сегодня не оторваться… Александр Исаакович, вам довелось не однажды наблюдать «смену эпох». Когда было сложнее всего выживать людям вашего поколения?
– Люди моего поколения знают два жизненных устройства – дикий социализм и дикий капитализм. И в том, и в другом случае было и есть много уродств, несправедливостей, бесчеловечности. Сравнивать между собой два типа дикости не вижу смысла. Немалому числу людей было совсем плохо тогда и совсем плохо сейчас. Беспаспортный советский колхозник был примерно так же несвободен, как сегодняшний безработный. Важно разобраться в причинах преследующей нас дикости. Одна из причин – отсутствие философии и практики постепенного, шаг за шагом, совершенствования общественной системы. В начале прошлого века вместо того, чтобы совершенствовать тогдашний дикий русский капитализм, решили строить самое справедливое общество в мире – социализм. Произошла революция. В конце прошлого века вместо того, чтобы совершенствовать неудачный, преступный наш социализм, добиваясь общественного устройства типа скандинавского социализма, мы опять решили вернуться к капитализму. Опять революция. И опять получили нечто дикое, наглое, бесчеловечное. И опять вместо того, чтобы этот капитализм избавлять от пороков, довести до кондиции образцов западной рыночной системы, мы сегодня готовы снова совершить революцию, снова вернутся к социализму, и если это произойдет, то это снова будет дикий социализм. Чтобы сразу, быстро, немедленно все было хорошо, все было справедливо – такого никогда не было и никогда не будет. Толковое, разумное общество может быть построено только постепенно, когда шаг за шагом исправляется и совершенствуется то, что есть. Нам нужны не революции, а радикальная, настойчивая эволюция.
– Нет ли у вас ощущения, что сегодня возвращается что-то давно забытое, напоминающее времена цензуры, запретов?
– Конечно, легко сказать – радикальная эволюция. Но как это делать, когда действительно возвращается цензура, когда многие разумные голоса не могут быть широкими слоями общества услышаны? Это делать тяжело. Требуется разумное сочетание протестного движения и программы компромиссов, но таких компромиссов, которые способны настойчиво продвигать общество в сторону демократии и справедливости. Можно ли сегодня достойно отстоять свою позицию? Сегодня больше возможностей заявлять и отстаивать свои позиции, чем было в Советском Союзе. Правда, эти возможности сужаются, а чтобы они прекратили сужаться, надо ими пользоваться сполна, до предела, настойчиво.
– Чего сегодня вы боитесь?
– Я в таком возрасте, когда лично мне бояться уже нечего. Трусливый старик – это смех и грех, карикатура. Конечно, беспокойства о том, как будут жить мои дети и внуки, не может не быть. Но это уже зависит больше от них самих, чем от нас, стариков. По моим наблюдениям, у тех, кому сегодня 20–30–40–50 лет, больше здравомыслия, трезвости, чем было у нас.
– Что изменилось сегодня в театральном мире? В какие театры вы ходите?
– Не часто, но я смотрю спектакли разных режиссеров в разных театрах. Театр в отличие от телевидения сегодня живет почти без цензуры. Это позволяет развиваться самым разным направлениям, существуют конфликты, наиболее заметные направления стремятся доминировать.
– Что для вас сегодня неприемлемо на сцене?
– Неприемлемы для меня глупость на сцене, вытеснение формой содержания, неприемлем принцип «успех любой ценой». Театр должен влиять на зрителей, а не находиться под влиянием зрителей.
– Как вам кажется, сознательно ли государство сегодня дискредитирует культурные ценности, образование, чтобы было легче управлять?
– Любой начальник хочет, чтобы ему было как можно легче начальствовать. Поэтому, чтобы он лучше, честнее работал, он должен испытывать серьезное давление. Основное давление оказывает экономическая ситуация в обществе. Серьезное давление на начальство мог бы оказать суд, если бы он не был зависим от этого же начальства. Я не думаю, что нынешняя власть сознательно хочет творить дурное. Скорее, дело в том, что она не понимает, не знает, что делать и как делать. Во власти не хватает мудрых людей. Бесспорно, мы живем в условиях интеллектуального кризиса управления. Много толковых, умных людей, специалистов уехали и продолжают уезжать из страны. На поверхность общества всплыли одиозные фигуры, люди с путаным, а порой просто низменным мироощущением.
– Как убедить власть имущих «не наследить» в истории? Как убедить народ не быть равнодушным к собственной судьбе?
– Это неправда, что народ равнодушен к своей судьбе. Широкие слои нашего общества от демократии, от тех урезанных и во многом плохо продуманных либеральных реформ, которые проводились начиная с 1985 года, почти тридцать лет, ничего ощутимо хорошего не получили. Сложнейшая ситуация – у людей нет оснований верить тому, что на самом деле может изменить их жизнь к лучшему. Отсюда многим кажется, что выход из положения – вернуться к социализму или даже к национал-социализму. Проблема проблем – как завоевать доверие масс к тому направлению развития, в котором они разочаровались, но которое тем не менее способно привести общество к более достойной жизни.