Поэт Вера Полозкова

– Вера, вы многогранный и довольно успешный человек. Что вас мотивирует к деятельности?

– Для меня мотив что-то делать – желание почувствовать себя живой. Играешь спектакль, читаешь стихи, снимаешь клип, где читаешь рэп, – и ощущаешь биение. Ничто другое в зачет не идет – только то, что ты производишь как счастливое, случайное, бесшабашное.

– В чем секрет создания успешного творческого «продукта»?

– Все самое счастливое, талантливое, яростное, сияющее делается от избытка радости, витальности, душевных сил. Многие люди сегодня добровольно отказываются быть живыми, и мерилом работы, как писал Кормильцев, считают усталость. Я пытаюсь объяснить друзьям: нельзя заниматься тем, что делает тебя моральным и ментальным инвалидом. Если только тебе не нравится саморазрушение, но тогда ты не лучше наркомана. Кому чего доказываешь своим баблом? Разве приносит бабло счастье? Да ладно! И когда транслируешь себя, нужно понимать, что это должно быть максимального качества, на которое ты способен.

– А в чем секрет успешности проекта в коммерческом плане?

– Тарифы на жизнь в Москве такие, что ни о чем, кроме выживания, художнику даже думать не приходится. На сопротивление среде уходит процентов 70 полезной энергии. Норма – провести десять встреч и прийти к выводу: проект начинать не надо. «Мы упустили сроки», «Это нерентабельно», «Мы не хотим, спасибо». Хорошие музыканты, писатели и режиссеры расцветают там, где достаточно тишины и свободы. Чаще подобное удается отыскать за МКАДом. Однако я выросла в Москве и люблю ее, как и многие мои знакомые. Почему мы все же живем в Москве, чем она дорога, зачем мы возвращаемся? Этому посвящен наш с психологом Арманом Бекеновым спектакль «Стихи про Москву», который идет с марта в театре «Практика». В нем разные люди искренне и просто рассказывают про свою любовь к городу. Вообще, мои лучшие вещи начинались с абсолютного безумия. А давайте на слабо попробуем сыграть первый интерактивный спектакль в Москве! Три года он играется. А давайте поставим спектакль по стихам! Полтора года идет. Писались стихи – получились книжки. Я поняла: то, что у меня получается по-настоящему, не стоит никаких волевых усилий. То, на что уходит больше всего сил, времени, беготни и переговоров, – как правило, плохо.

– Кормит ли поэзия современного автора?

– Ноги только кормят. Не думаю, что поэзия в чистом виде может кого-то кормить и что она придумана для того, чтобы «с нее» есть. Но кормит множество других интересных вещей. Если тебе удается не одно хорошее дело, а несколько смежных занятий, вполне можно жить и не жаловаться.

– А в чем, по-вашему, назначение поэзии?

– Мой друг говорил: для того чтобы возникла любовь, нужны три человека: он, она и поэт, который про любовь объяснит. А еще людям важно помнить, что они живые, что есть вещи главнее денег, сытости, комфорта и радости посмотреть новости перед сном. Что существуют высокие цели, жизненное предназначение. Это значительно больше, чем придуманный нами мир, который на самом деле не более чем матрица.

– Что вам помогает не воспринимать слишком болезненно критику в свой адрес?

– Меня делает свободной умение отказываться от достижений и спокойное отношение к ярлыкам, которые мне приписывают. Благодаря этому я могу смеяться, когда кто-то в очередной раз констатирует мое литературное самоубийство. И тем, кто только начинает писать, я советую показывать свое творчество, не убиваться, когда «черные тролли» начнут пытаться жрать. Если б мне вовремя провели мастер-класс, что это неизбежно, я бы меньше нервничала. Демоны любят провоцировать. Ни оправдания, ни попытки вразумить не действуют. Они ждут реакции. Важно не кормить демонов – не отвечать. Здоровую критику вы почувствуете: адекватный человек не обижает. Зато, когда получаешь хороший анализ, чувствуешь себя поцелованной и обнятой.

– Чем бы вы занялись, не будь тяги к поэзии?

– Думаю, я никогда не брошу писать. Когда что-нибудь создаешь, держишь в руках весь мир, будто волейбольный мяч. Даже если творчество длится всего полчаса, ты эти полчаса счастлив холодным, электрическим, одержимым, абсолютно безумным счастьем, как никогда. И ни от чего больше счастлив не будешь. Писать – само по себе восхитительно. Сейчас это стало труднее, ведь я всегда любила делать все необязательное. Когда нужно было готовить рефераты и статьи в хорошие издания, чтобы строить карьеру журналиста, я выдавала стихи, которые никого не интересовали. Когда нужно было посещать каждый день музеи и строчить рецензии на выставки, я пряталась в каком-нибудь зале с Гороховским и Кабаковым и в углу, на полу, сочиняла стишок. Но когда стихи превратились в работу, они начали приходить тяжелее. Мне не хочется, чтобы они становились работой. Скорее всего, я придумаю себе другую рутину: займусь профессиональным академическим вокалом, сыграю в спектакле, а в перерывах, украдкой, продолжу писать. И это снова станет легко.

– Не кажется ли вам, что интерес к поэзии в современном обществе падает?

– На самом деле в XVIII и XIX веках аудитория у стихов была в 1000 раз меньше, чем сейчас. Люди в большинстве своем не знали грамоты. В России 70% населения являлись крепостными. 500 экземпляров считалось для издания невероятно много. Широкий круг читателей не превышал 1000 человек. Сегодня же в любой школе в Урюпинске люди представляют, что такое «Евгений Онегин».

– Каких поэтов вы читали в детстве? Кого читаете сейчас?

– Я люблю массу людей. Бродского, Маяковского, Марину Цветаеву. Я люблю Сашу Черного, Николая Олейникова. Вознесенского местами. Из тех, кто, слава богу, живет с нами в одно время, я люблю Машу Степанову, Линор Горалик. Федора Сваровского – прекрасного автора книги «Все хотят быть роботами».

– Вы честолюбивы?

– Я всегда была амбициозной, мне хотелось славы. В детстве обожала давать воображаемые интервью: сидела в ночи и разговаривала с какой-нибудь Ангелиной Вовк, которая вела ток-шоу на ЦТ. К ней приходили Юрий Антонов, София Ротару и... я. Меня спрашивали о творческих планах, о том, что я хотела в произведении отразить. Причем долго не знала, кем стану – певицей, актрисой или художником. Хотелось, чтобы в телевизор позвали. И мечта исполнилась. Первый раз позвали в программу на «Культуре». Мое первое публичное выступление состоялось летом 2007 года, первый спектакль мы сыграли в апреле 2008-го. И пошло-поехало.

– А зачем вам в детстве была нужна слава?

– Чтобы меня все любили, все поголовно. Чтобы меня узнавали и радовались, куда бы я ни пришла. Теперь стало ясно: на самом деле совсем не нужно, чтобы любили все. «Все» – это очень конкретный кто-то, кого не удалось когда-либо убедить, покорить и присвоить.

– Какими проектами вы сейчас заняты?

– Можно сказать, недавно я записала диск, который называется «Знак неравенства». Он сделан как рок-альбом. К каждому тексту написан музыкальный материал. Мы собрали группу, ездим с этим диском по России-матушке, играем концерты. Были во многих городах: Перми, Челябинске, Екатеринбурге, Краснодаре, Ростове, Нижнем... Мне нравится придумывать что-то совсем небывалое. Вот возьмем 1920-е годы, Питер. Хармс и Введенский выезжали на сцену на детских велосипедах. Они в мифотворчестве и легендах очень понимали. Это история про шоу. А сегодня нет людей, за чьими биографиями интересно следить.