Протоиерей Георгий Митрофанов

– В последнее время интерес СМИ к Русской православной церкви возникает в основном по причине громких скандалов, в которых замешаны и патриарх, и священнослужители более низкого ранга. Почему церковь подставляется?

– Русская православная церковь всегда находилась в поле зрения СМИ, которые часто исходят из желания удовлетворить наших обывателей. Но такого интенсивного и специфического интереса к церкви, как сейчас, раньше не было. Пишут, какие часы у патриарха и как у него обстоят дела с квартирой в Доме на Набережной. Я бы объяснил это так: на протяжении двадцати лет мы пребывали в ощущении того, что в нашей обезбоженной стране есть народ, который в глубине души своей за все семьдесят лет коммунистического режима остался православным, и нужно помочь этим людям свою православную веру выявить. Откроем храмы, восстановим монастыри, и пойдут туда православные люди, как шли когда-то туда их предки.

– Не пошли?

– Да. Мы потратили огромное количество сил на то, чтобы создать внешние условия для развития религиозной жизни, а она не развивается. Но стала появляться информация, что и представители церковной иерархии могут вести себя, как обыкновенные постсоветские обыватели, что они бывают корыстны, лукавы, исполнены низкопоклонства перед властью. Увидев это, общество радостно воскликнуло: «Ах, так! Мы-то думали, что вы не такие как мы, что вы лучше нас. А раз вы такие, как мы, значит, вы хуже нас, потому что смеете учить нас какой-то лучшей жизни». Для подавляющего большинства наших современников церковь интересна как еще одно ведомство, которое состоит из людей таких же, мягко говоря, несовершенных и немощных, как и они сами. Радостное гиканье нашего общества, в том числе и через прессу себя выражающее, является показателем глубокой отчужденности от церкви как от церкви Христовой.

– Так может просто не давать поводов?

– Безусловно, поводов давать не надо. И когда на днях протодьякон Сергий Фрунза, столкнувшись на дороге с двумя женщинами, стал выяснять с ними отношения в традициях наших постсоветских автомобилистов, ситуация действительно была отвратительной. Речь шла не просто о мужчине, ударившем женщину, а о священнослужителе, ударившем женщину. Но его поступок свидетельствует только о том, что многие клирики, прежде всего пришедшие в церковь в последние годы, остаются, по сути, еще очень невоцерковленными, советскими людьми, злыми, раздражительными, завистливыми, корыстными. И реализуют свои низменные страсти посредством церковного служения, хотя это великое кощунство.

– Священников, которые недавно совершили в Москве аварии, нужно изгнать из церкви?

– Строго говоря, даже случайно проливший кровь священник должен быть запрещен в служении. Он не может быть совершителем церковных таинств. Сейчас оба этих священника – отец Тимофей и отец Илия – временно запрещены в служении. Другое дело, что появилось новое поколение священников, для которых машина важна как форма самоутверждения. Отсюда тяга к все более выдающимся автомобилям, байкерству. Священники норовят жить вызывающе роскошно, тем самым дискредитируя и самих себя, и церковь. Мне печально, что священник такого калибра является настоятелем храма Илии Обыденского. Традиционного московского храма, в котором окормлялась русская интеллигенция. Мне грустно от того, что почетным прихожанином храма оказывается вдруг Киркоров. Хотя когда-то там Солженицын занимал менее заметное, но более достойное место. Такова наша современная история. А если говорить об игумене Тимофее, то мне стыдно, что я ношу точно такую же рясу, как он. Священноначалие должно сделать все, чтобы такие люди рясы больше не носили. Ибо их мироощущение является совершенно нехристианским, а живут они теми же самыми преходящими ценностями, что и окружающие обыватели.

– Почему же церковь не осуждает священников, позволяющих себе ездить на дорогих машинах с «блатными» номерами?

– Здесь сказывается отсутствие культуры и у этих людей, и у их начальников. Мы живем в обществе завистливых и корыстных бедняков. И эти люди сейчас пытаются с лихвой наверстать все то, чего недоставало их отцам и дедам, чего они были лишены сами. Уровень запросов таков, что вот эти сами призрачные материальные блага представляются центром сосредоточения того, что может быть в жизни. Священник в роскошной машине не просто безнравственен, он смешон, как дьявольская пародия на священника. Священнику стыдно жить лучше его прихожан. Этот принцип реализовывался во многих поколениях нашего духовенства. Священник не должен нищенствовать, но и ни в коем случае не должен роскошествовать, даже если у него по каким-то причинам есть такие возможности.

– В какой мере можно утверждать, что против церкви ведется информационная война?

– Я так не думаю. Наша пресса в отношении церкви ведет себя так, так как она себя обычно ведет, обращая внимание на то, что может вызвать интерес у читателей, хотя и не всегда одухотворенный. Вспоминаю слова одного греческого священника: «Хорошо, что в Греции есть свободная пресса, потому что те священники, которые не боятся Бога, опасаются быть пропечатанными в СМИ, и сдерживают свои дурные наклонности». Я считаю происходящее сейчас полезным для нас опытом. Да, бывают статьи негативные, грубые, мерзкие, но говорить о какой-то войне не приходится.

– Девушек из Pussy Riot осудили за хулиганство по мотивам религиозной ненависти. Вы согласны, что у них были такие мотивы?

– Не знаю. Но эти женщины – очень разные. В частности, у Марии Алехиной был опыт участия в социальной работе молодежного центра Даниловского монастыря. Значит, были какие-то религиозные стадии ее духовного развития, и, может, они не прошли бесследно. Надежда Толоконникова – это другого плана человек. То, что они сделали в храме, – совершенно неприемлемо. Я не вижу здесь никакого яркого творчества, даже направленного на эпатаж кого бы то ни было. Это выглядело просто как хулиганство и хамство. Но для меня гораздо важнее то, как реагировала наша церковь. Начиная от каких-то охранников и захожан, которые были в этом храме, и кончая тем, как реагировали люди, призванные озвучить официальную точку зрения церкви. Если элемент провокативности и был в этом действии, то он удался в том смысле, что мы не смогли по-христиански отреагировать на эту ситуацию. В условиях, когда женщины оказались в заключении, на мой взгляд, совершенно не заслуженном, мы должны были обозначить свою позицию таким образом, чтобы дать им возможность выйти на свободу, вернуться к своим детям. А самое главное – дать им почувствовать, что церковь отличается от того идеологического монстра, который возник в их сознании.

– Как следовало повести себя церкви?

– Мы не только должны были проявить милосердие, даже когда они и не просили прощения, но и показать, что поношение Христа, а их действия восприняли именно так, хотя они и утверждали обратное, не делает христиан мстителями и палачами. Я говорил, что нужно нам не молитвенные стояния устраивать, а выступить с инициативой освобождения этих женщин под залог. Если бы они на это согласились и согласились бы власти, всем стало бы ясно, что церковь способна прощать даже своих хулителей. Проявив свое милосердие, мы отмежевались бы от карательной системы государства. Если бы эти женщины отказались освободиться на таких условиях, они бы проявили свою, если угодно, одержимость, неприятие церкви как таковой, но это была бы их позиция. Во всяком случае, мы бы выполнили свой долг в полной мере и остались церковью, а не еще одной организацией, которая готова ратовать за наказание тех, кто повел себя не так, как положено с нашей точки зрения. К сожалению, мы этот шанс упустили. И сейчас, по сути, на пустом месте, а таких случаев немало в истории, мы создали прецедент, который еще очень долго будет инкриминироваться нам как проявление жестокости, стремления слиться с государством в едином порыве подавления всех тех, кто обращается с какой-то критикой в наш адрес.

– Как вы относитесь к защитникам Pussy Riot?

– Они очень разные. К кому-то я отношусь с уважением, другие, честно говоря, вызывают у меня не очень хорошие чувства. Но очевидно только одно: этой истории с «панк-молебном» придали такой общественный резонанс, что очень многие даже не из чувства сочувствия к этим женщинам, а из желания пропиариться выступили в их защиту. Но тех, кто выступил с позиции, что им вынесли приговор, несоразмерный поступку, я полностью поддерживаю.

– Что же помешало церкви проявить милосердие?

– Первоначальная реакция на эту историю протодьякона Андрея Кураева представляется мне самой адекватной. В этой ситуации нужно вести диалог. Они ведь в храме не людей убивали, истязали, били. Они повели себя неадекватно, по-дурацки, им нужно было дать это понять, помочь им устыдиться. Конечно, мы даем поводы для обличения, критики, но не для глумления. А вместо этого последовали какие-то репрессивные действия, причем руками тех самых правоохранительных органов, которые куда более серьезных преступников не могут обезвредить.

– Многие высказывания протодьякона Андрея Кураева вызывают очень противоречивую реакцию. А вы что думаете о его деятельности?

– Я часто не соглашаюсь с какими-то его высказываниями, но общую направленность считаю оправданной. Он пытается адаптировать христианское мировоззрение для современного обывателя, молодежной среды, научной, интеллигентской. Конечно, при такой популяризаторской деятельности его невольно заносит. Он чем-то увлекается, что-то примитивизирует, кого-то эпатирует. Но это неизбежные издержки просветительской, миссионерской деятельности. В целом он делает очень полезное дело. У него есть верное чувствование проблем церковной жизни, что он и продемонстрировал в истории с «панк-молебном».

– После истории с «панк-молебном» стали появляться «православные дружины». Насколько они нужны?

– В тех храмах, где есть настоящая приходская община, никаких бесчинств организовать невозможно. А если воспринимать церковь как некий объект, то пускай его охраняет служба охраны, благо в храме Христа Спасителя она есть. И видимо, плохо исполняет свои обязанности, раз охранники выступали на процессе как потерпевшие, а не как свидетели. Затею с православными дружинами считаю совершенно бессмысленной и свидетельствующей о том, что в церковной среде очень живы советские стереотипы о всякого рода добровольных народных дружинах. Нормальные православные христиане в этих тусовках участвовать не будут. Церкви надо служить совершенно иным образом.

– Те, кто срывает футболки с изображением участниц Pussi Riot, тоже называют это служением церкви.

– Хулиганство остается хулиганством, под какими бы лозунгами оно ни происходило – Pussy Riot или православия. Но мне, как священнику, печальнее, когда это происходит под прикрытием православных лозунгов.