– Евгений Вячеславович, как менялось отношение к Отечественной войне 1812 года на протяжении 200 лет?
– В XIX веке господствовала официальная точка зрения, что было единение всех сословий, начиная от крестьян и заканчивая высшими слоями общества, мол, все дружно, единым фронтом выступили на защиту России и потому одолели врага. А вот уже в начале XX века, ближе к празднованию столетия победы, несколько по-другому стали смотреть на те события. Ненависти к Наполеону уже не испытывали, с Францией крепко дружили. В 1912 году на Бородинском поле в знак уважения даже поставили памятник погибшим французам, а французская делегация в честь столетия Отечественной войны возложила цветы к братской могиле русских воинов. Интересный момент: к празднику нашли трех седовласых старцев – участников Бородинского сражения. Одному было 130 лет, двое других – чуть помоложе. Ветераны даже попали в киносъемку, запечатлевшую обход Николаем II строя солдат в 1912 году.
– А при Советской власти что думали о событиях этой войны?
– В 1920-е годы историю как науку отменили, появились обществознание и политология. Кстати, знаменитый историк Михаил Покровский вообще отрицал отечественный характер войны, он говорил, что никакого патриотизма не было, крестьяне просто защищали своих кур и гусей от французов, а эксплуататоры-помещики их посылали на верную смерть. Эту точку зрения преподавали в школах. Но примерно с 1937 года, уже ближе к Великой Отечественной войне, Сталин понял, что надо добавить патриотического воспитания. Вспомнили о Суворове, Кутузове и Багратионе.
– Говорят, что Россия хотела первой развязать войну и напасть на территорию Польши, находившуюся тогда во владении французов...
– Да, у нашей армии в 1811 году были такие проекты. Думали сделать следующее: пока Бонапарт выдвигается до Вислы, пойти ему навстречу и начать военные действия не на нашей территории. Увлекая по дороге за собой Пруссию и Австрию, создать коалицию и тогда уже втроем воевать с французами в центре Европы.
– Почему же план провалился?
– С поляками договориться не удалось: они крепко держались Наполеона, Австрия тоже склонилась на его сторону. А прусский король Фридрих Вильгельм III метался между Россией и Францией. Он то с Россией собирался заключать союз против Наполеона, то наоборот – с Францией, против Александра I. Бонапарту это надоело, и он ему пригрозил новым разгромом, как в 1806 году. Прусский король струсил и в 1812 году послушно послал своих солдат вместе с французами против России.
– Сегодня историки спорят о том, кто командовал войсками в Бородинским сражении – фельдмаршал Михаил Кутузов или полковник Карл Толь. Вы как считаете?
– Кутузов доверял Толю, и тот выбирал позиции для расположения армии, хотя многие с его выбором были не согласны, потому что он часто был не совсем удачен. Полковник был молод, нетерпелив и настойчив. Кутузов был человек тучный, да и в силу преклонного возраста даже в бою он часто ездил в карете, а не верхом. Во время сражения он занял пост, с которого было не очень хорошо видно поле боя. Правда, и Наполеон при Бородине всего один раз выезжал со своего командного пункта.
– Почему Бонапарт двинулся на Москву, а не на столицу Санкт-Петербург?
– Петербург тогда был только политическим центром, а Москва – сердцем, экономическим, торговым и транспортным узлом. Также в московском регионе располагалось много фабрик и заводов, в том числе и военных. Да и простой народ по традиции больше уважал и почитал Москву, а не Петербург. Захват Петербурга в плане подрыва военной и экономической мощи России почти ничего не давал Наполеону. Кроме того, там заранее все госучреждения были готовы к эвакуации. Даже флот бы не погиб, потому что у нас был союз со Швецией и все русские корабли ушли бы в ее порты, чтобы там переждать опасный момент.
– Долго Наполеон разрабатывал план нападения?
– С 1810 года он начал прикидывать, куда ему двигаться. Есть занятная версия, что Бонапарт собирался отменить крепостное право и поднять за собой русский народ. И, чтобы понять наш менталитет, решил использовать государственные материалы о пугачевском восстании, изучить, чем же донской казак в своих манифестах прельщал простолюдинов. Все материалы на эту тему хранились в Москве. Но если подобные мысли у Наполеона и были, то все-таки играли второстепенную роль в решении идти на Москву, поскольку император прекрасно понимал: в случае опасности политические архивы эвакуируют из Москвы в первую очередь. Что и случилось на деле.
– Все-таки русская или французская армия выиграла Бородинское сражение?
– Это была ничья. Но русские первыми покинули поле боя, поэтому Наполеон объявил себя победителем. В ходе сражения французы атаковали, к середине дня заняли Багратионовы флеши и батарею Раевского, а к вечеру выдохлись и, опасаясь наших контратак, отошли, уже в темноте, на исходные позиции. Кроме того, они морально пострадали больше, потому что упали духом: столько усилий приложили, а результата нет. Русские же солдаты себя считали победителями, устояв и отбросив противника. Позднее, уже во время бегства наполеоновской армии из России, в захваченном французском обозе наши офицеры нашли порванный черновик приказа Бонапарта, отданный вечером после завершения Бородинской битвы. Собираясь отступить ночью, император там писал: «Французы, я недоволен вами! Вы опозорили свои знамена, вы дали русским себя разбить! Через три дня я дам новую битву. И пусть погибнут в ней все трусы – я хочу командовать только храбрыми!» А на утро, когда Наполеон убедился, что Кутузов отступил, он сразу ободрился и, когда русские от Можайска стали отходить дальше к Москве, решился наконец объявить себя победителем.
– Как в России относились к Наполеону в начале XIX века?
– У нас тогда была сильная франкомания в высшем обществе, говорили на французском языке, читали французские романы, на лето часто ездили в Париж. Даже в 1812 году многие там находились на отдыхе. В Германии наши туристы тоже были, так Наполеон больше 200 наших купцов арестовал, отобрал у них товары, лошадей и заставил их служить конюхами в обозе французской армии. Перед началом войны в России были две негласные партии: франкофильская (довольно слабая) и англофильская, которая стояла за войну с Наполеоном.
– Так кто же поджег Москву? По одной версии – французы, по другой – русские во главе с генерал-губернатором Федором Ростопчиным, а по третьей – немногочисленные англичане, жившие тогда в Немецкой слободе. Что скажете?
– Для начала скажу, что эффект от занятия Москвы был совсем не тот, на который рассчитывал Наполеон. Он думал, что после московских событий русские сникнут, но случилось наоборот – взрыв ярости. И с этого момента наполеоновская армия уже была обречена на поражение. Московские дворяне считали, что поджог организовали французы. А Кутузов и правительство эту версию не опровергали. Но, скорее всего, виноваты обе стороны. Например, 3 сентября неприятель уже занял Москву, и неожиданно в Замоскворечье прорвался казачий отряд, поджег пороховой склад, который не успели уничтожить накануне при эвакуации, и ускакал обратно. По поводу генерал-губернатора Ростопчина – отчасти тоже верно. Он говорил, что сам спалит Москву, если французы на нее посягнут. И заранее вывез из города все пожарные машины. Но французам не было смысла поджигать Москву. На складах в черте города хранилось много провизии, особенно сладостей, вина и муки. Если учесть, что ночевали солдаты наполеоновской армии исключительно в каменных домах, то все у них было неплохо, и они вполне могли бы перезимовать, ни в чем себе не отказывая. С другой стороны, массовый пожар начался в два часа дня 4 сентября. И русские никак не могли на глазах у беспорядочно грабящих дома французов средь бела дня умудриться поджечь город. Нам было бы выгодно делать это ночью, пока враги спят. Поэтому вывод такой: пожар начался из-за того, что французы разводили на улицах костры и плохо управлялись в домах с русскими печками. А там уже и наши подключились. В итоге вина стала общей. Кстати, когда французы в середине октября покидали Москву, Наполеон приказал взорвать Кремль и поджечь уцелевшие дома. И тут уже вина французов была единоличной и бесспорной.