– Карен Георгиевич, как вы относитесь к тому, что время от времени появляются желающие снять продолжение вашей картины «Мы из джаза»? Нет ли у вас желания рассказать новую музыкальную историю?
– Не думаю, что сегодня вообще можно снять музыкальную картину хотя бы потому, что в наше время нет шлягеров. Раньше были песни, которые все пели, песни, которые пользовались любовью. Сейчас сочиняют хиты, которые не трогают за душу. Сложно снимать современное музыкальное кино, когда в стране умерла популярная музыка. Такие фильмы, как «Мы из джаза», рождаются только на большом энтузиазме. Помню, как сразу после премьеры картины мы с актерами ездили на две недели в Читу, и я увидел, что Игорь Скляр, Елена Цыплакова за короткое время стали уже знаменитыми, и, кстати, слава ребят «Мы из джаза» не угасла за 20 лет. Раньше советский режиссер делал картину и понимал, что ее увидит полмира – СССР, и это был драйв, а сейчас нет такого размаха и нет драйва. Чтобы снимать кино, нужен адреналин, а этого адреналина не может быть у режиссеров, понимающих, что их работы увидят единицы.
– А правда, что ваша любимая картина – «Курьер»?
– Не считаю «Курьер» своей лучшей картиной, но зритель ее действительно любит. Может, потому, что этот фильм – доступный всем, понятный, с юмором и, что называется, попавший в свое время. Это же не политический памфлет, как «Сны», и не «Город Зеро». Все мои фильмы я соотношу только с этапами своей биографии, и больше ни с чем. Первый раз женился, развелся, второй раз женился – родилась дочь, развелся, потом опять женился, родился один сын, другой сын... Вот так, пожалуй, банально.
– Ваша вторая жена Елена неожиданно уехала в Америку, забрав с собой вашу дочь... Много лет вы не общались. Елена вышла замуж за богатого бизнесмена. «Американская дочь» – автобиографичная картина? Почему вы выбрали на роль отца, потерявшего дочь, брутального Владимира Машкова?
– Я никогда не видел во Владимире Машкове мачо, секс-символа, каким его представляют массам. Володя – нежный и трогательный человек. К тому же у Машкова есть дочь, и он очень ее любит, и это был самый важный момент для картины. У Володи сохранилась любовь к своей бывшей на тот момент жене – актрисе Елене Шевченко, и это чувство было знакомо и мне самому, и Володе Машкову, и его герою. «Американская дочь» – самая сложная для меня картина. Мы ее снимали в начале 1990-х годов, когда кинопроизводство в России было на нуле, а вокруг бесчинствовали бандиты.
– Кстати, Владимир Машков сказал мне в интервью, что «после того произвола, который был в начале 1990-х годов, он уже ничему не удивляется и уже ничего не боится». Что вы думаете о том времени?
– Бориса Ельцина я никогда не любил. Никогда за него не голосовал. Убежден, что из всех руководителей страны он принес больше всего вреда для России. Хорошо помню 1993 год со стрельбой на улицах, перепуганными до смерти людьми, и тогда я испытал настоящий ужас. Кстати, с тех пор я стал искать ответ на вопрос: «Неужели война, которая идет каждый день вот уже тысячелетия, – естественное занятие для людей, их потребность? Мой последний фильм «Белый тигр» – это результат моих долгих размышлений о природе войны.
– Как вы относитесь к личности Гитлера? В вашем фильме «Белый тигр» он показан философом, стратегом, умным человеком, который делает глобальные выводы?
– В фильме «Белый тигр» Гитлер, возможно, вульгарно и упрощенно озвучил европейскую концепцию развития человечества, и в частности, философию Фридриха Ницше. В истории Второй мировой войны до сих пор есть вещи абсолютно непонятные и нелогичные. Я как человек, выросший в Советском Союзе, задавался вопросом: «Почему Венгрия, Румыния – абсолютно фашистские страны, вошли в советский лагерь?» Мы все время говорили о французском Сопротивлении во время Второй мировой войны, но это сопротивление – миф. Мало кто знает, что самое крупное военно-морское сражение Второй мировой войны произошло в 1940 году, в результате которого английский флот полностью уничтожил французский флот, чтобы он не достался фашистской Германии. В этом сражении, которое произошло во Франции, погибли более трех тысяч французских моряков – практически весь флот. Европа во Второй мировой войне запачкала себя основательно. Но каются и признают свою вину одни только немцы, тогда как все остальные державы уверены в своей спасительной миссии. Мой отец с 18 лет пошел на фронт, начав войну в Севастополе и закончив ее в Кенигсберге. Ради памяти отца я хотел разобраться в причинах и последствиях Второй мировой войны и войны вообще.
– В какой-то степени ваш фильм «Сны» – о войне, и «Цареубийца» – о войне, и даже «Курьер» – о войне (афганской). Как вы думаете, когда же наступит мир?
– Боюсь, что он не наступит. Картина «Сны» – моя реакция на то, что происходило в 90-е годы и вызывало у меня отторжение. При всем своем отрицании 90-х с высоты прошедших лет я не берусь делать выводы. У истории свои пути, смысл которых нам, современникам, понять сложно. Возможно, это понимание приходит через 60 или 100 лет, а возможно, и вообще не приходит. В 1991 году с картиной «Цареубийца» я приехал в Рим, и режиссер дубляжа, видя мое нервное состояние в связи с распадом СССР, сказал мне мудрые слова: «Не расстраивайтесь, в Кремле поляки были, французы были – все пройдет». В современной России происходит создание инфраструктуры потребления – строятся главным образом рестораны, торговые центры, рынки, а не заводы, фабрики, шахты (как это было при социализме), а структура потребления во всем мире – прерогатива людей жуликоватых. Может быть, новое поколение, которые вырастет у этих жуликоватых создателей общества потребления, и будет строить мир...
– Снятся ли вам сны, и если «да», то какие?
– В последнем сне мы выиграли золотую медаль на Олимпиаде в Лондоне. Я вырос в стране, где второе место на Олимпиаде считалось позором, а сегодня мы радуемся четвертому месту. Скажите, разве это прогресс, разве это движение вперед?