Актер Игорь Верник

– Минувший театральный сезон у вас был весьма насыщенным. Вы сыграли в «Мастере и Маргарите» по Булгакову, в набоковском «Событии», а в июне состоялся предпремьерный показ постановки «Свидетель обвинения» по Агате Кристи…

– В конце июня актеры МХТ и «Табакерки» по традиции собираются во дворе МХТ и закрывают сезон, мы в этот день с Ренатой Литвиновой сыграли премьеру. Поставила спектакль французский режиссер Мари-Луиз Бишофберже, которая в прошлом году сделала экспериментальную работу с Ренатой, и Олег Павлович (Табаков. – «НИ») в этом сезоне уже пригласил ее на большую работу. Мари-Луиз провела кастинг, долго искала актера на мою роль... Пока не встретилась со мной (смеется). У нас замечательный состав: и Женя Добровольская, и Дмитрий Назаров, и другие прекрасные артисты…

– Вы всего два раза сыграли спектакль по Агате Кристи. Насколько сложно будет осенью «возвращаться» в роль после большого летнего перерыва?

– Удивительно, но роль становится частью тебя, за три репетиционных месяца из ничего, из микрочастиц что-то прорастает, какая-то химико-психическая субстанция в тебе вырастает и остается жить. Если даже через десять лет попробовать восстановить спектакль, который когда-то репетировал, роль вырастает в тебе, как из семечка дерево (знаете, как ускоренная съемка). Так вот, осенью, надеюсь, роль прорастет в считанные дни. К моменту выхода спектакля твой герой вытесняет из тебя все, все мысли, дела, ты можешь жить только им…

– А если вы параллельно снимаетесь в нескольких фильмах, как это у вас в последнее время происходило?..

– Вот это действительно сложно. Но перед премьерой я отказываюсь от всего. Это можно совмещать лишь на ранних этапах, а за две-три недели до выпуска я все отставляю в сторону.

– «Событие» с Константином Богомоловым – это не первая совместная работа?

– Я очень люблю работать с Костей. «Процесс» в «Табакерке» и «Событие» в МХТ позволили мне почувствовать себя совершенно иным... В «Событии» – очень дорогая мне работа...

– И самая сложная?

– Не могу сказать, чтоб все так сложно было, но с Костей по-хорошему непросто. Хочется сделать все, как он говорит, но ты уже оброс определенным способом игры, а он все сдирает с кожей, с мясом. У Кости все дышит на сцене, он – Мастер. Есть два способа работы: можно идти от малого к большому или наоборот, Костя безжалостно срезает, как скульптор, все лишнее, и наконец остается самое главное, настоящее, живое…

– Богомолов – жесткий режиссер?

– Режиссер – вообще жесткая профессия, она для сильных, смелых людей.

– Вы считаете эту профессию мужской?

– Не обязательно. В сегодняшнем мире говорить о делении профессий на мужские и женские как-то нелепо, так же как сказать, что актер – женская профессия. Я думаю, все зависит от личности, от масштаба человека. На самом деле с Богомоловым интересно работать потому, что на репетициях много юмора, но при этом он нетерпим ко многим вещам. Я ему очень благодарен за эти два спектакля, за неожиданный подход…

– С чем связана ваша творческая «ненасытность»? С неуемной энергией? Ведь театральный мир достаточно широк, а вам этого мало, вам надо еще быть ведущим, участником различных шоу, членом жюри…

– Моя ненасытность связана с моей, извините, переполненностью, аж через край. Нельзя делать что-то, не имея этого внутри. Работе на телевидении я сопротивлялся очень долго: я считал себя актером, а не ведущим, а меня звали вести какую-то телевизионную программу…

– Интересно, все пытаются попасть на ТВ хоть как-нибудь, а вы еще и сопротивлялись…

– Раньше мир театра был более кулуарным, закрытым, у меня было четкое представление о том, что телевидение не имеет к театру никакого отношения, но режиссер, которая меня настойчиво звала, хотела перенести на экран тот образ, тот имидж, который у меня появился, когда я стал лицом нового поколения, молодого, продвинутого, в котором есть энергия жизни, а не только работы. Она уговорила меня стать ведущим программы «Рек-тайм» на РТР, в результате телевидение захватило меня, потому что это тоже – очень интересный мир, в котором ты – не актер, а скорее – тот, кто ты есть… Но на сегодня я пока закрыл для себя тему телеведущего.

– Вы – пишущий человек. Не было ли мысли написать самому для себя мюзикл, поставить спектакль, снять фильм?

– Фильм, наверное, да, а спектакль – нет. Есть две взаимоисключающие вещи: с одной стороны, успех и востребованность, которые заставляют тебя постоянно что-то делать, куда-то бежать, а с другой – чтобы сесть и написать для себя, нужно находиться в вакууме, в тишине…

– Прямо с языка сняли вопрос: как вы при такой занятости успеваете еще и творчеством заниматься?

– Для своих песен время нахожу всегда. Есть ночь, в конце концов. Когда пишу слова и музыку, тогда я сам с собой наедине, но пишу, только когда это жизненно мне необходимо. Недавно на юбилее Карена Шахназарова Сергей Соловьев сказал, что «все, кто занимается кино, больные люди, потому что нет ничего страшнее тех ломок, которые испытывает режиссер, оказавшись в пустоте, когда не к чему двигаться». Я называю это голодом. Кто-то напишет одно стихотворение и носится с ним, превращая его в событие собственной жизни и даже литературы, а я пишу и не придаю этому большого значения. Это – как способ дышать. Но непонятно, что лучше: холить и лелеять это «свое» или легко «разбрасываться» – а что остается в результате?

– За сколько времени вы приходите в театр?

– Минут за сорок…

– Вам хватает времени, чтобы от всей суеты отойти? У вас же беспрестанно звонит телефон и приходят SMS. Вот пока мы с вами разговариваем, уже раз 20, наверное…

– Все заканчивается, когда я выхожу из гримерки, иду по коридору к сцене. Делаешь шаг на сцену – и он все определяет. Кому-то, чтобы готовиться, нужно побыть в тишине, кому-то эта тишина мешает. Гениальному актеру Чехову (Михаил Чехов. – «НИ») она была не нужна, а кому-то нужно долго настраиваться, и нельзя сказать, кто больше служит искусству – те или другие... У нас, правда, общество патриархальное, у нас любят страдальцев…

– Конечно, ведь не завидуют в основном тем, кому все тяжело дается…

– Им все прощается, их усилия вызывают сочувствие, сопереживание. А те, кому (со стороны так видится) все легко дается, они – такие везунчики, солнечные зайчики... Но ведь одни видимые усилия – это не мерило, мерило – результат, с чем ты выходишь к зрителю. Мы, когда заканчиваем спектакль «Ретро» (спектакль Андрея Мягкова по пьесе Александра Галина в МХТ. – «НИ»), весь зал встает и аплодирует со слезами на глазах – вот это мерило. А как я подошел к этому, как заставил зрителя сопереживать…

– «Когда б вы знали, из какого сора…»

– «Растут стихи, не ведая стыда…»… Я считаю, что не обязан, да и не хочу никому показывать своей изнанки, свои черновики. Есть люди, которые легко делятся своими сложностями, переживаниями, просят совета и таким образом высвобождаются от боли, и они правы, наверно. Я так не могу и не умею рассказывать, что у меня в душе, не хочу напрягать даже близких…

– Получается, что экстраверт вы только внешне, а так – абсолютный интроверт…

– У многих – иллюзия, что они меня понимают, что меня легко считать и сосчитать, но это – только иллюзия. Человек с улыбкой всегда выглядит проще, улыбка простит, как ни странно. Человек с серьезной миной выглядит умнее, сложнее, хотя улыбка как таковая у европейцев или американцев – всего лишь признак отношения к себе, к людям, к жизни, это – знак дружелюбия, позитива, это – норма. Естественно – радоваться, а не радоваться – неестественно, потому что жизнь – удивительно прекрасна, и нужно ею наслаждаться и уметь это делать.

– Потому вас и зазывали на телевидение, что тогда у нас вообще мало кто улыбался…

– Возможно. Это не значит, что улыбка – это и есть я. Я – далеко не только улыбка…

– Вы были мальчиком начитанным, поскольку выросли в интеллигентной семье. Когда вы уже поняли, что хотите стать актером, в каких ролях себя представляли? Я бы на вас примерила маски таких героев: Фигаро, Остап Бендер, Дон Жуан, Хлестаков.

– Отлично! Все четыре роли – мои мечты! И все – неосуществленные! У меня была фотосъемка в образе Остапа Бендера, на втором курсе я играл Хлестакова в отрывках (я сам его выбрал), Дон Жуана я знаю наизусть, конечно, все эти образы – в моей актерской природе.

– Сменим тему... Почему вы на выборах стали доверенным лицом именно Михаила Прохорова?

– Мы близкие товарищи с Мишей много лет, мы жили в одном районе, наши школы были в соседних дворах, так что я знал, кого поддерживаю, у него интересная платформа.

– Не легла ли тень на ваши отношения с Олегом Табаковым и Евгением Мироновым из-за того, что вы поддерживали разных кандидатов?

– Ну что вы! Мы живем в демократической стране, это же – не противостояние, а диалог в конце концов. Знаете, у нас в МХТ перед выходом на сцену есть такая зона с диванами, раньше там всегда сидели актеры и обсуждали, как правило, политику (русский человек вообще политизирован и считает, что он знает лучше, как и что должно быть). Это было невероятно интересно и объединяло. Сейчас каждый сидит в своей гримерной или в своем телефоне или в своем айпаде, мало кто общается и обсуждает то, что происходит. Это просто время такое.