Режиссер Сергей Лозница

– Сергей Владимирович, год назад вы только искали актеров для фильма «В тумане». Как за такой короткий срок удалось снять ленту, которая уже сегодня претендует на звание одной из самых серьезных картин о Второй мировой войне за всю историю кинематографа?

– Фильм «В тумане» я хотел снять с 2003 года, и все время предпринимал попытки это осуществить. Но только после участия картины «Счастье мое» в Каннском кинофестивале у меня появились средства это сделать. В принципе я мог бы снять картину на любую тему в пределах бюджета чуть более двух миллионов евро, но вернулся к повести Василя Быкова «В тумане». Поскольку со мной работает международная и, на мой взгляд, профессиональная команда, то мы довольно быстро сделали этот фильм: съемки заняли 28 дней, причем два из них были пропущены. Еще до начала съемок я, разумеется, ездил в Латвию и тщательно выбирал натуру. В течение двух месяцев репетировал с актерами сцены. И почти одновременно снимал документальный фильм в Португалии.

– Вы родились в Белоруссии, учились в Киеве, живете в Германии, фильмы снимаете в разных странах. Германия дала вам больше шансов реализовывать свои планы в режиссуре?

– В Германии я провожу три месяца в году. Профессия кинематографиста, на мой взгляд, вообще международная и подразумевает передвижения по миру. Что касается относительно больших возможностей Германии, то в течение восьми лет я обращался к немецким продюсерам с идеей экранизировать повесть Быкова «В тумане» и всегда получал отказ. А вот Канны очень мне помогли и помогают.

– В Белоруссии гордятся вашими успехами на международных фестивалях, а вот в Киеве многие критикуют ваше творчество. Как вы к этому относитесь?

– Я к этому не отношусь. Кто-то что-то пишет, а я просто перелистываю и иду дальше.

– Возвращаясь к Германии, хочется спросить ваше мнение: насколько сильно чувство вины за фашистскую Германию у современных немцев?

– Нельзя обобщать и прибегать к статистике. Есть личный опыт с конкретными людьми, и согласно ему у одних обостренное чувство вины, а у других его нет вообще. Подсчет не добавляет нам никакого нового знания в искусстве. Имеет смысл событие и то, каким образом это событие отразилось на жизни людей, каким образом оно изменило их жизнь. Еще интересно, каким образом люди противостоят или же следуют тому, что вызывало это событие. Тогда можно говорить, есть ли история или это просто набор событий и все. Изменилась ли Германия после того, что произошло в 1930–1940-е годы XX века? На мой взгляд, да, но это только мое мнение. А у каждого человека своя позиция, и, чтобы ее сформировать, нужно приехать в Германию и все увидеть своими глазами. Тем более что такой возможностью сегодня обладает практически каждый человек. Тогда как оказаться в Белоруссии во время Второй мировой войны можно только благодаря литературе и кинематографу.

– Насколько для вас как режиссера важна литература, первоисточник произведения?

– В моем первом художественном фильме «Счастье мое» героя как такового нет, ибо герой выполняет функцию проводника в пространстве. «Счастье мое» – фильм о пространстве. А в фильме «В тумане» есть настоящий герой, который совершает поступки, принимает решения... Судьба героя – в центре повествования, и это все из области классической литературы и классической драматургии. Выбор литературы, жанра зависит от задачи фильма, его конструкции.

– Сейчас новое веяние – снимать художественные фильмы на мобильный телефон. Как вы относитесь к подобным экспериментам и насколько их можно воспринимать всерьез?

– Кино – это иллюзия, и у каждого зрителя она своя. Кому-то нужны тонкости, нюансы, хорошее изображение, качественный звук. Понятно, что мобильный телефон не способен дать ни звук, ни изображение высокого уровня. Это вопрос из разряда: «А можно ли сыграть Седьмую симфонию Бетховена на одной струне?». Финансы дают больше возможностей для качественного кино. Например, хорошая актерская работа – это очень тяжелый труд, который должен высоко оплачиваться.

– Кстати, каким образом вы подбираете актеров?

– Все идет от идеи. Я ее выписываю, и тогда появляются персонажи как образы... Далее все оттачивается. Это как скульптор лепит свое произведение. Я не люблю брутальных актеров, наглых, проявляющих какое-либо неуважение к людям.

– Над чем вы сейчас работаете?

– Пишу сценарий фильма о событиях в Киеве 1941 года, когда на смену советской власти пришла фашистская, что привело к расстрелу 30 тысяч евреев в Бабьем Яру.

– Хотите во всем объеме показать поражение Советской Армии, чтобы понять, как была достигнута победа?

– А 1937 год, а 1917–1921 годы – это не годы поражений? Думаю, весь XX век – это век поражений.

– Когда вы снимаете картину, вы думаете о том, как долго она будет интересна зрителю?

– Это невозможная ситуация. Как это – создавать экспонат и при этом быть экспонатом в музее? Сама мысль неправильная – думать о том, сколько времени будет жить твоя работа. Как говорится, за обедом думай о еде. Это очень интересный вопрос – почему одни фильмы быстро стареют, а другие нет. Например, картина Робера Брессона «Приговоренный к смерти бежал» 1956 года нисколько не устарела. Конечно, меняются техника, способ съемки, сознание... К тому же мы не знаем, как на нас воздействует пленка и как – цифра. Не мы диктуем технологию, а технология диктует нас. Яркий пример – телевидение радикально изменило язык кино.