Уполномоченный по правам ребенка в Москве Евгений Бунимович

– Евгений Абрамович, авторские школы в первую очередь воспитывают свободную творческую личность, чего не скажешь о школе средней общеобразовательной. На ваш взгляд, какой должна быть школа будущего?

– Авторские школы обладают принципиальной особенностью – они с трудом поддаются тиражированию. Хотя не раз возникала идея, иногда и у самих создателей таких школ, применить опыт авторских методик к обычным школам. Кажется, все будут счастливы, но когда такой опыт передается формально, получается сложная и невнятная история. Поэтому авторские школы, в моем представлении, всегда останутся уникальными учебными заведениями. И типовые учебные планы, типовое финансирование и прочее могут нанести существенный вред подобным школам. Поэтому одна из задач, которая стоит в том числе и передо мной, – отслеживать, чтобы этим не «убить» авторские школы.

– Авторские школы уделяют большое внимание циклу так называемых этических и эстетических предметов, а в обычной школе новый учебный план почти полностью вытеснил уроки МХК…

– Отсутствие в общеобразовательной школе музыкального, художественного образования в широком смысле – это явные пробелы нашего образования. Школьный эстетический цикл должен готовить в первую очередь людей, чувствующих искусство, понимающих и, возможно, на каком-то любительском уровне любящих рисовать, музицировать… Иначе получается удивительная вещь: у нас есть те, кто находится на сцене, например консерватории, но у нас нет профессиональной аудитории, то есть той аудитории любителей, которая могла бы всерьез воспринимать искусство. Она, конечно, есть, но крайне малочисленна относительно нормальных развитых стран. Отсутствие эстетического цикла приводит к внутреннему обеднению. Если человек не может ничего потреблять, кроме телесериалов, его жизнь становится очень скудной. Кроме того, уже доказано, что без более сложного уровня постижения культуры современный работник невозможен. Сегодня человек, приходящий на работу, – это не человек на конвейере Форда.

– Вы упомянули конвейер Форда, и у меня возникла ассоциация с той массой не думающих людей, которых описывает Хаксли в своей известной антиутопии…

– Даже есть такие страны, где это воплощается в жизнь. И здесь, между прочим, крайне сложный вопрос. С одной стороны, у общества есть потребность в том или ином образовании, а с другой – есть различные министерства, которые определяют политику образования и которые посылают противоречивые сигналы. С одной стороны, говорится о новой школе, о критически мыслящем инновационном творческом мышлении школьника, но одновременно с этим говорится, что вокруг нас одни недоброжелатели, а наши главные друзья – это нефть и газ. И мы должны сидеть на нефтяной и газовой трубе, обороняясь и отстреливаясь. Все это нам сообщают разные кабинеты одной и той же власти. В результате мы получаем абсолютно противоречивый образ ученика, который должен «возникнуть» в школе, поскольку невозможно делать и то, и другое. Либо это должна быть открытая миру умная, ответственная и творческая личность, либо, как раньше говорили, «винтик в системе». В этом серьезное противоречие нашего образования.

– То есть у нас, по сути, не представляют, какой выпускник должен получиться на выходе из школы?

– У нас есть стандартный образ будущего выпускника. Но дело в том, что портрет можно нарисовать любой. Другое дело, как это воплотить. А те методы, которыми это достигается, не действуют. Например, единый учебник по истории. Какая может быть творческая личность, если с ребенком не обсуждать сложные и спорные моменты своей собственной истории?! Именно таким образом должны формироваться патриоты, а не на базе придуманных мифов, которые рано или поздно любой нормальный человек развенчает. Единый учебник истории, к тому же обличающий все остальные как фальсификаты, – это формирование стереотипа мышления, а не творческого мышления.

– Кстати, высказывание нового министра культуры о едином учебнике истории вызвало бурные критические обсуждения…

– Дело в том, что все должны заниматься своим делом. Министр культуры не министр образования. Я могу предложить министру культуры, чтобы в магазинах был один сорт колбасы и один сорт сыра, как в советское время. И один или два типа машин, но это его вряд ли устроит. А вот учебник по истории он предлагает один. Я, как автор нескольких учебников по математике, выходивших как в советское время, так и сейчас, могу сказать, что когда нет конкуренции, нет и качественного продукта. Другое дело, что надо поставить высокий критерий качества, и тогда одобрение получат немногие учебники. Но если три-четыре учебника будут конкурировать – это пойдет только на пользу. Другое дело, когда каждый кому не лень пишет левой ногой учебник, – это безобразие. Задача министра образования сделать так, чтобы был высокий фильтр качества отбора учебников, а не мерить их по количеству.

– Нередко ведутся разговоры о том, что необходима ротация директоров школ. Нет ли в этом опасности для авторских учебных заведений?

– Опасность авторских школ не в ротации кадров, а в типовых подходах. Например, в Москве введено так называемое нормативное финансирование. Я совершенно не против этого, это довольно ясный механизм, у которого есть и достоинства, и недостатки. Но проблема заключается в том, что единая схема финансирования, когда деньги «идут» за учеником, не проработана именно для авторских школ. Между прочим, в указе президента написано о необходимости особой работы с одаренными детьми. Но если будет одинаковое общее финансирование, с чего возьмется эта особая работа? И здесь снова множество противоречий. На мой взгляд, механизмы, которые сегодня применяются в образовании, более или менее осмысленные, но грубые. Есть отвертка, которой я откручиваю шуруп, а есть отвертка, которой я собираю часы. Школа – тонкий и сложный механизм, и к нему нельзя применять отвертку, а тем более кувалду.

– Если я правильно вас поняла, вы говорили о 83-м Федеральном законе, предполагающем переход бюджетных учреждений на автономию…

– В том числе. Это серьезная и болезненная проблема, связанная с тем, что я просто не согласен с общей концепцией, которая предложена сегодня в образовании. Я в нее не верю. Дело в том, что сегодня образование предлагается как сфера услуг. Но! Учитель не оказывает услуги. Образование – это национальное благо, это сфера выгодных для государства вложений. Известно, что вложения в образование эффективнее, чем вложения в нефть и газ, но результат будет, условно говоря, не в понедельник. А если этим командует бухгалтер, то нужен результат простой и быстрый, но вложения при этом были минимальными. Таким образом, мы приходим к тому, что у нас смешивается в одной школе платное и бесплатное образование, чего нет нигде в мире. Мы ссылаемся на западные модели образования, но в Европе не только среднее, но и высшее образование бесплатное.

– Как вы отнеслись к заявлению нового министра образования о сокращении вдвое бюджетных мест в вузах?

– Он, правда, потом сказал, что его не так поняли. Думаю, поняли правильно. Это все – продолжение той тенденции, о которой я говорю. С одной стороны, речь идет о том, что мы стыкуем свое образование с европейским. Но, еще раз подчеркиваю, в Европе высшее образование бесплатное. Причем, чем человек больше учится, тем больше он нужен, потому что всем необходимы квалифицированные специалисты. У нас же получается наоборот. Причем лукавая аргументация, что, дескать, столько инженеров нам не надо. Может, и не надо, я не специалист в этой области, но зачем сокращать эти бюджетные места – не лучше ли перевести туда, где в этом есть необходимость? Например, Япония переходит чуть ли не на всеобщее высшее образование. Почему-то у них расширяется этот сектор высшего образования, а у нас сужается. Значит, мы просто признаем, что мы страна даже не третьего, а четвертого мира, сырьевой придаток, и нам не нужно столько образованных людей.

– Как считаете, выпускать из школы даже учеников с очень плохой успеваемостью правильно?

– Я считаю, это совершенно нормально. Более того, здесь нет ничего революционного. Все, кто был в лицее, где учился Пушкин, могли посмотреть его итоговые результаты, где, как известно, стоит по геометрии ноль. Я считаю, что человек может прийти через год и пересдать дисциплину. Вообще, представление, что все в один момент должны сдать всё, – довольно условное соображение. На мой взгляд, сегодня нужно выпускать всех, но только у нас это делается путем подстав и обмана, а должно происходить честно. И тогда, конечно, особенно на первом этапе, у нас будет много людей, которые оканчивают школу с неудовлетворительными отметками. Даже при нашей системе выборов достаточно, чтобы президент получил 60% голосов, а результаты ЕГЭ мы хотим, чтобы были чуть ли не 100-процентными. Но так не бывает! Страны идут десятилетиями к тому, чтобы результат был не 60%, а 70. А мы сразу пишем, что у нас 90 или 95% и всего 3% двоек. Но это неправда. А если мы врем при детях в школе, почему мы удивляемся, что потом они уходят «в тень», не платят налоги и прочее. Они уже со школы видят все эти подтасовки.

– В московских школах остро стоит еще одна проблема: из других республик в столицу приезжает много детей, плохо владеющих русским языком. Будет ли разработана специальная программа для таких ребят?

– Это действительно серьезная проблема, причем не «штучная», поскольку счет идет уже на сотни тысяч таких детей. И у нас, к сожалению, мало опыта в решении подобных вопросов, в отличие от других столиц мира. Я недавно разговаривал с руководителем департамента образования о необходимости выстраивания более внятной системы. Во-первых, необходимо сделать миграцию легальной и внятной. Но мы все равно должны адаптировать, социализировать и учить всех детей. И здесь важно, чтобы это действительно было системой, потому что дети приезжают в разном возрасте. Именно поэтому нужны начальные тесты, чтобы понимать, на каком уровне находится ребенок, может, он очень толковый, но, если не знает языка, он просто не сможет учиться в школе. Специальная программа готовится, кроме того, нужны учителя, методики. Сейчас это все делается кустарно.