Дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт Владимир Коваленок

– Владимир Васильевич, вы президент Федерации космонавтики России, которая занимается популяризацией космонавтики. И как построена работа с молодежью?

– Я всегда привожу такой пример. Спросите у сегодняшних мальчишек, кто такой Чапаев? Большинство не ответят. Точно так же скоро не будут знать и Юрия Гагарина. И это не голословное заявление. По инициативе ветеранов несколько лет назад в Москве на улице Королева наша федерация проводила опрос старшеклассников. Результаты, на мой взгляд, были просто плачевными. На вопрос, кто такой Королев и почему в его честь названа улица, некоторые отвечали, что у нас есть певица Наташа Королева. На вопрос, кто первым полетел в космос, слышали: «Американцы, потому что они сильнее нас». Я уже не говорю о каких-то более специфических вопросах. Чтобы переломить ситуацию, во главу нашей работы мы и поставили работу с подрастающим поколением. Самое же главное – мы организуем поездки наших детей на пилотируемые пуски на Байконур. И Роскосмос поддерживает нас в этом начинании. В первую поездку мы взяли несколько, так сказать, неблагополучных детей, тех, которые состояли на учете в инспекции по делам несовершеннолетних. Причем сделали это умышленно.

– И каковы результаты?

– Вы знаете, поразительные! Ни один из тех, кто побывал на Байконуре, не совершил повторно никакого правонарушения. Честно говоря, я сам удивляюсь. Представляете, до какой степени увиденное влияет на ребят, как помогает «вправить мозги». За 10 лет было организовано примерно 15 вылетов.

– В конце января был объявлен очередной набор в отряд космонавтов. Это первый открытый набор. Что означает такой шаг? Не хватает претендентов среди «своих»? Или, наоборот, здорово, что каждый желающий, а не только военные летчики и сотрудники РКК «Энергия», сможет попробовать свои силы?

– Я думаю, что здесь присутствует и то и другое. Я сам был свидетелем того, как в 1967 году, когда я повторно проходил медицинскую комиссию в отряд космонавтов, у нас появились первые отказники, люди, которые так и сказали: «Мы не хотим». Виной всему были бесконечные медицинские обследования претендентов. Я считаю, что именно с тех пор интерес начал потихонечку падать. А военным летчикам было очень сложно и в какой-то мере страшно проходить этот медицинский отбор. Были загублены сотни, если не тысячи судеб. Приходили здоровые, годные по всем показателям к летной работе люди, а в процессе более углубленного обследования у них что-то находили и списывали их с летной работы. Гражданским специалистам было проще – если не прошел, вернулся на свое прежнее место работы и продолжает трудиться. Хорошо, что сегодня мы постепенно приходим к пониманию того, что в профессии космонавта не так важно, летчик ты, инженер, ученый или моряк. А вот интерес к этой профессии падает. Материальный стимул отсутствует. А моральный? – спросите вы. Отвечу: и морального нет.

– Вы летали в космос трижды. Что было самым трудным? Самым интересным? Что больше всего запомнилось?

– Космический полет – это не развлечение, а тяжелая, сложная работа. Поэтому и понятие «интересное» здесь немного другое. Для меня, пожалуй, самым интересным было изучать Землю. В полете я начал заниматься изучением Мирового океана, поиском биопродуктивных зон, планктона. Что было самым трудным? Лично мне сложнее всего было контролировать время. На станции день расписан по минутам и даже секундам, особенно это касается выполнения научной программы. Например, написано, что определенную операцию необходимо сделать в 12 часов 36 минут 11 секунд. Это значит, что нужно выполнить именно в 11 секунд и ни секундой позже. Запомнился мне выход в открытый космос, который в то время был еще, можно сказать, в новинку. До меня его совершали всего несколько человек: Леонов, Елисеев, Хрунов, Романенко, Гречко. Я стал шестым. И не просто вышел в открытый космос, но и проводил там различные работы. Конечно, на всю жизнь в памяти остался день 4 сентября. Пожар на станции. (Речь идет о дне возгорания на станции «Салют-6» 4 сентября 1978 года. – «НИ».)

– Вы так спокойно об этом говорите... Даже когда на Земле что-то горит, и то страшно. А в космосе!

– И в космосе страшно (смеется). Там и убежать-то некуда. На Земле мы готовились к различным нештатным ситуациям, и к этой в том числе. Но вот если бы это случилось ночью, то, скорее всего, мы бы погибли. В момент возгорания мы занимались физкультурой, я был на беговой дорожке. В процессе горения сразу начали выделяться огромные клубы ядовитого дыма. Первым их увидел Саша Иванченков (Александр Иванченков – летчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза. – «НИ»). Сработали мы четко – сразу же обесточили станцию. Я дал Саше команду: корабль – к расстыковке, а сам схватился за огнетушитель. Саша отплыл, но через три секунды вернулся помогать. Этот поступок, на мой взгляд, очень красноречиво говорит о его характере. Когда пожар потушили и убедились, что станция герметична, поняли, что отравились продуктами горения: произошло расстройство зрения. У нас был изолирующий противогаз. Поскольку Саша надышался больше, сначала противогазом воспользовался он. А уже потом мы доложили на Землю о случившемся.

– Сегодня космонавты, несущие вахту на МКС, могут свободно разговаривать с семьей по IP-телефонии. А как в то время происходило общение?

– Наши семьи раз в неделю приглашали в ЦУП (Центр управления полетами. – «НИ») на сеансы связи. Поначалу была только радиосвязь, а потом появилась и видеосвязь. Даже детей приходилось воспитывать из космоса. Однажды мне рассказали, что сын (он тогда только начал учиться) искупался в луже. Когда он приехал на очередной сеанс связи, я ему сказал, что, когда вчера пролетал над Звездным городком, видел, как он кувыркался в луже. Он аж опешил – неужели из космоса все это видно?! А потом быстро нашелся и сказал, что зато он больше всех собрал макулатуры.

– В 1990-е вы 10 лет были начальником Военно-воздушной инженерной академии имени Жуковского. Вам тогда удалось сохранить академию. Какими были эти годы?

– Это были страшные годы. Казалось, что все рухнуло – путч, развал Советского Союза, а следом и Вооруженных сил. Когда я командовал академией, были поползновения забрать часть фондов под музей, разбегались кадры, месяцами не давали зарплату. Приходилось искать личные контакты с начальником главного управления финансовой службы, убеждать, что если сегодня мы потеряем ценного специалиста, то завтра на его место уже никого не найдем. К счастью, большинство сотрудников оказались сознательными. Мы с честью выдержали все испытания и сохранили научно-педагогический потенциал. Сегодня мне трудно поверить, что «Жуковки» больше нет. Кто-то должен понести наказание за это варварство. Когда я принимал академию, там были 119 докторов наук, один академик и 539 кандидатов наук. Это был сильнейший коллектив. Сегодня восстановить утраченную лабораторную базу невозможно. Я не знаю, кто будет готовить наших инженеров на авиационную технику пятого поколения.

– От души поздравляем вас с 70-летним юбилеем. Здоровья и долголетия! Вы очень энергичный, деятельный человек, автор книг, монографий. Какие в этом смысле у вас планы на будущее?

– Наверное, надо написать еще одну публицистическую книгу. Я ее в шутку называю «Рубцы на сердце». За 70 лет столько всего произошло! И многие события оставляли царапины на сердце. Например, первый старт. Или перед дублированием меня увозят в госпиталь имени Бурденко с диагнозом предынфарктное состояние. Счастье, что я попал к умному врачу. Я сказал ему, что кардиограмма не моя, и предложил провести новые исследования с нагрузкой и без. И если найдут хоть микронное отклонение... Не нашли. И я уже в этот день приступил к тренировкам, а через день поехал на Байконур. Как думаете, останется после такого след на сердце? Конечно, мне хочется подольше пожить. Моя бабушка дожила до ста лет, дождалась правнуков и праправнуков. Я тоже об этом мечтаю.

– Это хорошая мечта!

– Скромная.