Наш Сострадамус

Вы знаете, я не встречал человека, который мог бы сыграть Остапа Бендера так блистательно, как Владимир Вишневский. Володе достаточно было бы оставаться собой – и у него эта роль пошла бы как по маслу.

Кому-то может показаться, что я хочу унизить Вишневского. О нет! Лет с десяти для меня Остап – романтический герой, а вовсе не мошенник. Ведь главными персонажами, которых он так обожал выводить на чистую воду, были именно мошенники. Остап никогда не делал своими жертвами людей «безвредных», за исключением, пожалуй, невыносимых дураков, чья дурость всё же должна быть наказуема, ибо далеко не безобидна.

Таков и Вишневский в своей поэзии. И еще у них с Остапом общий смертельный враг – это скука, а ее, увы, всё больше привыкают разгонять не мудрым остроумием, а пошлостью – своеобразным наркотиком недоинтеллигентности.

Есть великие анекдоты и замечательно едкие словечки. Но бывают и анекдоты отвратные, национально оскорбительные, и словечки невыносимо грязные, и хохмы наигнуснейшие... Идя по стопам соавторов Козьмы Пруткова, Вишневский находчиво пародирует пошлость, доводя ее до антиафоризмов. Он откровенно издевательски, но узнаваемо изображает современного самоуверенного антигероя в стиле «метро», прикольного мачо, изрекая то, что должно восприниматься принадлежностью некоего особого круга, говорящего на уродском «сленге чатов». Вишневский показывает, что за убогим интересничаньем скрываются очень часто скучные, серые люди. Они сыто похохатывают над стихами Вишневского, потому что их самодовольство не позволяет им догадаться, что это им самим демонстрируют их самих.

Вот почему, слава Богу, не загремели в тартарары как враги народа Ильф и Петров, показавшие Остапа Бендера чуть ли не одесским Робин Гудом на фоне тайного нового класса застенчивых и беззастенчивых альхенов. Совмещане и расплодившиеся номенклатурщики гоготали над собственными двойниками, собранными в «Двенадцати стульях» и «Золотом теленке», в «Растратчиках» Валентина Катаева и, конечно,

в кунсткамере рассказов Михаила Зощенко.

Вишневского не стоит излишне социологизировать, отнимая у него главное: игровое начало, здоровый смех и даже здоровый скептицизм. Всё это – тоже жизнь, и уж, конечно, она поинтереснее, чем вымученное обличение каких-то самоочевидностей. Если одностишие удачно, то потому, что остроумно, искрометно, афористично, анекдотично, многозначно или хотя бы двусмысленно, а не потому, что кого-то воспитывает, перевоспитывает, наставляет на путь и т.п.

Свои одностишия Вишневский произносит от первого лица, хотя это реплики его персонажей. Рисковая игра. Бывало, когда я оказывался в ресторане с Юрием Никулиным, наш стол немедля покрывался бутылками водки, присылаемыми с других столов. А Юра только играл пьяниц, сам же пил в меру. Но так Вишневскому легче вращаться среди своих натурщиков. Есть, конечно, поговорка «С кем поведешься, от того и наберешься», однако я надеюсь, что на Вишневского она не распространится. Ему помогает выстоять его читательская культура: мало кто из нынешних поэтов помнит столько чужих стихов и так независтлив к другим поэтам, как он. И он один из немногих, кто ходит на выступления коллег. Недавно Володя звонил мне с идеей воскресить коллективные вечера поэзии в Лужниках.

Бендер как буржуа непредставим. Вишневский представим, но не как буржуа, а как певец во стане чужеродном. Не так давно на корпоративе одного из наших телеканалов, где был весь бомонд массмедиа, мне бросилось в глаза, что буржуа были и на сцене, и в зале, за столиками.

Разница у нас c Володей 20 лет. Но она постепенно стирается. Всё больше у нас становится общего. Мне нравится, что, имея репутацию Дон Жуана, он на самом деле по-хорошему патриархален. Не представляю его бьющим лежачего, а ведь вокруг много готовеньких именно так присоединиться к очередному одобрямсу. По психологии Вишневский – из чуть припозднившихся шестидесятников и научился у них многому, в том числе гражданскому неравнодушию. Вседолампочкизм, в отличие от многих его сверстников, ему не свойствен.

Он иногда обижается, что больше, чем лирические стихи, ценят его одностишия. А разве это не лирика, но особая, сатирическая – его одностишия? Они бывают не только зубастыми, но и мягкими, сострадательными. Вот, например: «Я не одна», – потупилась беда». Это же фольклорный шедевр будущего.

Одностишийность как жанр существует с древности, этим грешанул разок даже застегнутый на все пуговицы Валерий Яковлевич1, и Николай Иванович2 этого не чурался. Но у Вишневского разрозненные одностишия складываются в целостную при всей своей причудливой пестроте картину жизни.

Он счастливо отличается от многих эстрадных щекотателей пяток, усугубляющих народное оглупление дешевой попсятиной. Володя в шутку назвал себя Сострадамусом. А это вовсе не шутка. Он сострадает радостно оглупляемому населению, не давая ему своей нежной лирико-сатирической издевочкой глупеть еще больше.

И я дерзнул написать пародию на одного из лучших, лекарственно полезных обществу пародистов действительности – Владимира Вишневского, с которым наша страна никогда не соскучится! Представляю, как он может мне отомстить тем же. Жду не дождусь.

__________

1 Брюсов.

2 Глазков.