Posted 29 мая 2011, 20:00
Published 29 мая 2011, 20:00
Modified 8 марта, 06:18
Updated 8 марта, 06:18
Когда чуть более года назад Ирина Коробьина была назначена директором Музея архитектуры, она не скрывала своих пристрастий. Идеалом музейного директора для нее был и остается Петер Ноевер, глава легендарного МАК (Музея декоративно-прикладного искусства) в Вене. Вот только две проблемы. Во-первых, венский музей – не совсем тот музей, к которому мы в России привыкли. Это скорее площадка для дизайнерских экспериментов – не случайно самыми популярными разделами МАКа всегда был сувенирный магазин и ресторан (с блюдами под стать выдумкам художников). Сам Ноевер тяготел не к истории, а к современности. Для Вены, где исторических музеев (в том числе и по архитектурной части) хватает, где традиции модерна и конструктивизма не прерывались, подобное вольнодумство смотрелось очень продвинуто. Но оно не уберегло от второй проблемы – в этом году Ноевер покинул свой пост, не сойдясь с музейными попечителями. Ситуация с увольнением доказывает известный факт: модернистские пляски на классике имеют свои пределы. От них устают и зрители, и танцоры. Музей, увы, требует работы с рутиной и элементарного просвещения зрителей.
В Москве ситуация еще более сложная. Здесь, по сути, нет никакого Музея архитектуры – одно только название, пустые стены, где идут выставки. Если в Вене Ноевер устраивал эффектные инсталляции из модерновых стульев и конструктивистских шкафов, то наш МУАР лишен любого фундамента.
Сейчас по старой дружбе господ Коробьиной и Ноевера в пустые залы на Воздвиженке привезли подборку современных художников, которых Петер изначально собирал для своего музея.
Затея, несомненно, похвальная. Кто же откажется от передового европейского искусства? Но тут имеется одна небольшая загвоздка – выставка подготовлена с явной оглядкой на Вену, на ее музейную атмосферу и ее приметы. Оказавшись в пустых залах особняка Талызиных, она сильно потеряла. Это как если бы вам на тарелке вместо какого-нибудь знаменитого венского пирожного принесли только крем, а бисквит (основу) оставили на кухне. Есть можно, но вкус не тот.
Особой концепции у экспозиции нет. Она находится где-то посредине между музейным собранием (все-таки здесь имеются громкие имена) и смотром молодых. Устроители попытались придать ей концептуальное звучание. Они говорят об особой «представительности» всех работ – это когда художник обыгрывает какие-то традиционные формы. Архитектурный макет вдруг превращается в инсталляцию, картина кладется на пол, статуя одевается в обыденный костюм. Но в реальности о всяких презентациях забываешь. Видишь просто ряд остроумных изделий – одни занятные (как, например, деревянный трон Стефана Загмайстер, держащийся на паре собак), другие – откровенно скучные (инсталляция «Образы жизни» знаменитого Хельмута Ланга). То, что некоторые художники все-таки думали о России, свидетельствует инсталляция Каролины Дертинг. На особых семи ширмах она разместила графические листы с аллюзиями на работы русских авангардистов.
Ближе к концу экспозиции посетителей ожидает приятный бонус. В одном из залов устроено «венское кафе». Вот только кофе и торты не подают, зато около авторских стульев Франца Веста разложены альбомы и журналы – листай сколько хочешь. Именно этим – совмещением радикальности и уютности – хороша австрийская арт-сцена. Вот только приходить в музей архитектуры, чтобы посидеть на венском диване, – не самая выдающаяся идея.