Несовременный современник

Олег Даль умер 3 марта 1981 года. До его сорокалетия оставалось чуть меньше трех месяцев. Это не было самоубийство. Его обнаружили мертвым в постели одной из киевских гостиниц в то самое утро, когда на студии имени Довженко была назначена кинопроба артиста в фильме «Яблоко на ладони».

Однако мысли о скорой смерти начали посещать Олега Ивановича задолго до этого дня. Их можно обнаружить и в его дневниках, и в воспоминаниях современников, которые говорили, будто на похоронах Владимира Высоцкого Даль сказал: «Следующим буду я…» Об интуитивном предчувствии скорого конца свидетельствует и его последняя самостоятельная работа – литературно-музыкальная композиция «Наедине с тобою, брат…» на стихи Лермонтова. Эта премьера была назначена на осень 1981 года.

С одной стороны, Даль казался удачливым человеком. Судите сами: с первой же попытки, без всякой протекции он был принят в Щепкинское училище. После окончания мог остаться в Малом театре, но предпочел «Современник». За первые шесть сезонов сыграл там 11 ролей, в том числе и главные, в спектаклях, поставленных Олегом Ефремовым, Борисом Львовым-Анохиным, Галиной Волчек. Параллельно снимался в кино и на телевидении, как правило, у известных режиссеров – Козинцева, Хейфица, Эфроса, Гайдая, Мельникова, благодаря чему на пленке сохранилось свыше 40 его работ в ролях современного и классического репертуара – от Шута в «Короле Лире» Шекспира до Зилова в «Отпуске в сентябре» («Утиная охота») Вампилова. Кроме «Современника», Даль служил, правда, недолго, в Ленинградском театре имени Ленинского комсомола и в Московском драматическом на Малой Бронной. А умер, уже будучи в труппе Малого театра…

За 17 лет актер успел немало, особенно если учесть, что не умел ничего и ни у кого просить – ни ролей, ни прибавки жалованья, ни званий, ни улучшения жилищных условий. Квартиру в Москве он получил за два года до смерти. И был счастлив, как ребенок, когда смог за счет общего холла отгородить себе небольшой кабинет и обставить его так, как давно мечтал – с письменным столом, книжными полками и магнитофоном, на котором проверял свои работы.

Тогда спрашивается, чего же ему недоставало? Почему он так метался? Да все потому, что не склонен был к любым компромиссам ни в жизни, ни в искусстве. Легко ранимый, он не хватался за шпагу и не вызывал обидчика на дуэль. А молча отступал, когда сталкивался с откровенным хамством, невежеством, алчностью, непрофессионализмом, врожденным холуйством. И поступал так не из трусости, просто он по-рыцарски жил, презирая обстоятельства, которые другие предпочитали любыми способами обходить.

Его бескомпромиссность в жизни готовила артиста к встрече со многими ролями мирового репертуара – от Гамлета до Чацкого. Что-то он, конечно, успел сыграть, но многое осталось только в замыслах. Можно лишь догадываться, каким бы был его Гамлет или Чацкий, а также Хлестаков, Чичиков, Тарелкин… Актер без амплуа, действительно поцелованный Богом, терзался от скверны жизни и от скверны в искусстве, где, как обычно, преуспевают конформисты, в том числе и не лишенные способностей.

От природы он был наделен отличными данными: завидной фигурой, приятным тембром голоса, музыкальностью, пластичностью, выразительным лицом и редким обаянием. Издали он казался рубахой-парнем. На деле же был человеком достаточно замкнутым, предпочитавшим всевозможным тусовкам узкий круг общения.

Больше всего Олега раздражали ложь и фарисейство, торжествовавшие в обществе, хотя формально он не причислял себя к диссидентам, что, впрочем, не уменьшало его страдания. 1 января 1976 года он записывает в своем дневнике слова Бернарда Шоу: «Гражданское воспитание – это отнюдь не воспитание слепого повиновения власти, это воспитание несогласия и свободомыслия, скептицизма, тревоги и страсти к совершенствованию… Без критики нельзя себе представить развития цивилизации, и, дабы уберечься от застоя и разложения, цивилизация обязана даровать всем критикам общее алиби», – за 10 лет до начала перестройки Даль обратил внимание на эти слова Шоу о застое и разложении, произнесенные великим англичанином еще в 1930-е годы.

Отсюда, думаю, и его особое отношение к поэзии Пушкина, Лермонтова, Высоцкого, по-своему выражавших те же мысли и чувства, что терзали душу Даля. Вероятно, поэтому у его последнего замысла было два названия. Одно шло от строчки стихотворения самого Лермонтова «Наедине с тобою, брат…», а второе – «Реквием». Так что скажем правду хотя бы сегодня, тридцать лет спустя: несвоевременно явился на свет наш современник Олег Даль и потому, не найдя понимания, досрочно покинул нас…