– Владимир Алексеевич, зачем вам, популярному киноартисту, понадобилась вдруг театральная сцена? Вы ведь не только играете в этом спектакле, но и впервые выступили как режиссер. Дань моде?
– Не совсем. В этом году мне исполняется 60 лет. А это очень серьезно и очень по-взрослому. Юбилей хочется отметить трудом. Но есть и другая причина – спектакль я посвятил памяти своей жены, которая из-за тяжелой болезни скончалась 31 марта прошлого года. Незадолго до смерти она просила, чтобы я не унывал, а с головой погрузился в работу. И она же хотела, чтобы я сыграл роль в спектакле по пьесе английского драматурга Питера Шеффера «Муж, жена и сыщик».
– На афише вы не называете имя драматурга…
– Потому что получился спектакль по мотивам его пьесы, я ее полностью переписал. Об этом сказано в программке. Когда-то я уже играл в спектакле по его пьесе – это было в 1983 году в Театре Ермоловой, где Фаина Веригина поставила «Эксцентричный детектив». Имя Шеффера тогда гремело, поскольку помимо нашего спектакля, была премьера и во МХАТе, где Марк Розовский выпустил своего «Амадея». И когда Шеффер приехал в Москву, он с восторгом посмотрел две эти вещи. А потом был у меня дома, говорил замечательные слова. И вот эта встреча стала памятной для нашей семьи. Моя супруга сказала: «Тебе надо возобновить эту работу». Я послушался и согласился. Правда, я думал вначале, что буду играть мужа, но потом мне сказали, что моему образу гораздо ближе сыщик. Он как бы не от мира сего. Живет чужими жизнями, перепробовал множество профессий, знает очень многое, но преследует одну цель – сохраняет чужие семьи. Этакий альтруист.
– Эта цель вам кажется особенно актуальной?
– Она абсолютно созвучна нашему времени. Я думаю, что именно о семье надо говорить со сцены. Ведь наше правительство постоянно твердит: «Рожайте детей». А на что их рожать и где жить, простите? Создать семью очень трудно. Все знают, сколько бытовых проблем ложится на плечи молодоженов. Из-за неустроенного быта многие браки распадаются. А ведь помимо быта еще и множество других проблем падает на семью. Не так сказанное слово или неприятное замечание… Затем слово за слово… Ком нарастает, и вот уже с картины под названием «Любовь» осыпается краска.
– Насколько вам было сложно в первый раз, фактически с нуля ставить спектакль?
– Ну, вот такой пример. На спектакль, который идет час сорок, было потрачено больше года. Было много препон, много недоброжелательства. Я с ужасом узнал, что нужно забыть об искусстве, а сидеть и вести гроссбух. Вот этот взгляд актрисы стоит столько-то, у актера – столько-то, у народного столько-то, у заслуженного – столько-то. А еще учесть оплату труда звукорежиссера, билетеров, гримеров, костюмеров… Господи боже мой! А потом гардеробщик, буфетчик, аренда стаканов, аренда помещения, реквизит, декорации. И в результате ты вынужден держать в голове огромное количество всякого хлама. Я ведь прежде занимался только творчеством, а с технической и финансовой стороной дела столкнулся впервые. И у меня волосы встали дыбом. Теперь я мечтаю, чтобы спектакль хотя бы частично окупился, вышел по нулям, поскольку на постановку ушли большие суммы, а много билетов я подарил тем людям, для которых память о моей супруге не пустой звук. А еще в поисках финансирования я прошел километры чиновничьих коридоров, обращался к предпринимателям и руководителям разных фондов, с которыми давно знаком. И оказалось, что людей равнодушных очень много. Я даже научился их различать. Сперва они улыбаются: «Старик, о чем ты говоришь, мы тебе поможем. Сколько тебе надо?» Я говорю: «Столько-то». – «Ха-ха, ну это же смешная сумма. В долларах?» – «Да нет, в рублях». – «Ха-ха-ха. Ну, о чем речь! Звони в понедельник». – «Понедельник сегодня». – «Ну, в следующий понедельник». Везде одинаковая схема. Сколько я ни перезванивал – толку не было.
– Но ведь вы встретили и людей, которые вас услышали?
– Конечно. Им даже не пришлось ничего объяснять: «Володя, мы помним тебя по твоим работам, и мы понимаем, что ты спектакль супруге посвятил. Посильно мы можем». И вот этих людей я никогда не забуду. Человек я православный и потому молюсь за их здоровье. Благодаря этим людям и сложился спектакль. Но к чему я так подробно говорю о проблемах? В нашем обществе нельзя отделять беды милиции от бед, скажем, чиновничьего аппарата, беды семьи от бед школьного образования… Мы связаны одной страной, одной культурой, законами общежития. И сплотить всех помогает именно искусство и в первую очередь театр. А чиновники разных уровней редко ходят в театр. И не слушают симфоническую музыку. У нас на культуре экономят, что приводит к страшным вещам. Я много раз наблюдал, как у людей начинаются корчи, если вдруг по радио звучит Чайковский или Сибелиус. Они тут же переключают на другую волну, где играет, например, шансон. В итоге у меня ощущение, что я сижу в каком-то ГУЛАГе. Разве таким я представлял будущее нашей страны, когда играл Шарапова?
– Кстати, в связи с этим хочу у вас спросить: а сегодня в милиции Шараповы есть?
– Если есть, то очень мало. Лично я не встречал, и это большая беда нашей доблестной милиции, которая на этой неделе стала полицией.
– То есть вы считаете, что российская полиция должна быть лучше?
– Конечно, должна. Но она не сможет быть лучше того общества, в котором существует уже много лет. Ведь текущие крыши, бытовые проблемы, беды погорельцев или обманутых вкладчиков никуда не исчезли. Ну что изменится от того, если полицейский будет ко мне обращаться на вы? Я отлично помню, как при Хрущеве, когда в каждом туалете висел Моральный кодекс строителя коммунизма, милиционер подходил к пьянчуге: «Вы, пожалуйста, перестаньте здесь выпивать». А алкоголику было все равно: «Да пошел ты». – «Я прошу вас, не надо меня посылать». Я это очень четко помню, хотя был еще школьником.
– Получается, что от перемены названия толком ничего не изменится?
– Что-то изменится только тогда, когда у нашего государства появится главная задача – перспектива завтрашнего дня. Ведь сегодня никто мне не может сказать, какие задачи стоят перед страной. Что мы строим, помимо «Газпрома» и «Единой России»? Куда движемся? В перспективах один только спорт и почти ничего не говорится о культуре. И до тех пор, пока власть имущие не будут ходить в театры, ничего не изменится. Вот Сочи сейчас громоздят. А там сели, оползни. Лучше стройте театры. 90% театров в России с текущими крышами, а туалеты такие, что в них зайти противно. Я это знаю, хотя давно не служу в репертуарном театре. Но я столько всего повидал за свою 40-летнюю службу, что пересказать страшно…