Идея объединить в одной программе соотечественников из разных балетных трупп мира возникла при визите Иваты на родину: японец захотел сделать реальным заочное соревнование с коллегами. Тем более что солисту ГАБТа уже сорок (возраст по балетным меркам пенсионный) – пора подводить итоги. Заодно подать знак властям Японии, в которой до сих пор нет государственной системы балета, лишь частные школы и труппы. И, как сказал Ивата, отдать уникальным проектом «дань благодарности России и российским зрителям»,
Японцы известны любовью к классическому балету. Отданные в обучение танцу, тамошние девушки и парни часто и заслуженно берут призы на балетных конкурсах, приглашаются в труппы по всему миру. Балерины и танцовщики с островов многое заимствуют в традициях русской балетной школы. Тем не менее между японской и русской психофизикой существует глубокая разница. Ее обозначил сам Ивата на пресс-конференции: сначала он воспел наш классический балет и профессиональную школу, потом обозначил кардинальную разницу подходов. Русские, сказал танцовщик, по сравнению с японцами, все делают крупно и смачно. «Другая нация, другой менталитет, – заключил Ивата и самокритично добавил: – Балет не для японцев». Как это выcказывание преломилось в практике, и показал московский концерт.
Одноактный балет в хореографии Иваты, показанный в первом отделении, назывался «Тамаши», по-японски – «Дух». Несколько лет назад мы уже видели легенду о самураях, отдавших жизнь за приобретение милости богини (она должна возродить уничтоженную вулканом жизнь на неком острове). Но тогда с японцем выступили коллеги из Большого, а теперь, за одним исключением, соотечественники. В роли мудрого старца-сенсэя на сцену вышел 78-летний отец Морихиро. Пять танцовщиков во главе с Иватой впечатляюще продолжили традиции японских «кагура» – старинных пластических мистерий, под грохот барабанов скрестив древность с современным классическим танцем. К самураям присоединились три волшебные птицы, Аист, Голубка и Ласточка, а потом и сама богиня в клубах дыма. Четыре порхающие на пуантах девы оттеняли мужские пляски, которые стали главной ценностью балета. Танцовщики не по-японски круто, в духе ансамбля Моисеева, «рубили» воздух телами, создавая экстаз со смерчем и гоняя адреналин себе и публике. Если бы не блеклый финал с выносом горшка с растением (вот она, возрожденная жизнь) и не наивная дотошность, вплоть до подробного пересказа содержания по радио, «Тамаши» был бы образцом выразительности.
Второе отделение отдали дивертисменту. Участие скрипача Максима Федотова и пианистки Галины Петровой украсило программу: они не только залихватски сыграли переложенные для скрипки-соло куплеты Мефистофеля из оперы «Фауст», но и аккомпанировали балерине, играя Сен-Санса. Перед концертом Петрова обещала показать «танец с помощью смычка и клавиатуры». Когда Федотов взвинтил зал дьявольски трудными пассажами «Каприса» Паганини, стало понятно, что в словах пианистки есть несомненная истина. В номерах программы можно было разглядеть не только балетный глобализм, но и разницу русской и японской ментальности. Рядом с лихо станцевавшим украинский гопак Иватой работали солисты Королевского балета Великобритании, Берлинской оперы, «Колорадо-балета», театров Украины и Японии. Повышенная старательность, отличающая японских солистов, иногда украшала, а иногда мешала восприятию. Иной раз хотелось больше индивидуального и меньше типового. Но на точеную «фарфоровую» Ю Хи Чо в балете «Сильвия» можно было смотреть бесконечно, Огата Маи в «Дон Кихоте» покорила красивыми линиями, а Икемото Шеума в «Пламени Парижа» прыгал как бог. Судя по концерту, японские танцовщики, жаждущие покорить публику трюками, больше вписались в балетный «мейнстрим», чем балерины. Последние чаще пленяют не наворотами техники (хотя они прекрасно крутят фуэте и запросто задирают ногу к уху), но уютной женственностью или нездешним изяществом. И никаких вам горячих страстей, жесткого напора и величественной стати, будь то даже неистовая испанка или мифическая богиня. Больше всего о Японии напомнила Эми Харияма в «Умирающем лебеде» – тонкая тростинка под порывами ветра: ни дать ни взять лист из японской средневековой графики.