Галина Вишневская

– Галина Павловна, ваш Центр оперного пения существует уже восемь лет. Причем поступают туда ребята, окончившие консерваторию. Чем он отличается от стажерских групп, которые существуют при театрах?

– Стажерские группы существовали и в мое время, но театр – это машина, работа которой должна быть хорошо налажена, а молодежью надо заниматься специально, отдельно и готовить ее к оперной сцене. В нашей школе для этого созданы специальные условия, которых нет нигде. Принимая новых учеников, мы занимаемся с ними два-три года. В первый год нужно настроить их вокальный аппарат, потому что все приходят с массой технических проблем и раздрызганными голосами, параллельно они учат оперные партии, создавая свой репертуар. Со второго года они начинают участвовать в оперных спектаклях. У нас есть для этого сцена, театральный зал, полноценный оркестр.

– К вам поступают очень одаренные ребята. Получается, что вы никогда не отчисляете своих «рафинированных» студентов…

– Конечно, отчисляю. Это больно, но зачем калечить человеку судьбу? Мужчинам я всегда говорю прямо: «Не можешь работать так, как мы предлагаем, выполнять то, что мы требуем, – прекращай петь, пока тебе не исполнилось 35 лет. Уйди и займись чем-нибудь другим. Зачем тратить время педагогов, если у тебя хороший голос, но ты физически и духовно не приспособлен к тому, чтобы сделать карьеру?»

– Часто бывает, что голос подводит оперного певца: например, нужно участвовать в спектакле, а по состоянию здоровья не можешь идти на сцену?

– В жизни певца это случается гораздо чаще, чем представляют себе зрители. Думаете, выходить на сцену – это большое счастье? Бывает, что это мука. Но ты должен выйти и спеть, потому что ты профессионал. Это только любительница в салоне может сказать: «Я не хочу петь и не буду». Ее все упрашивают: «Марья Ивановна, душенька, спойте!» А она капризничает: «Нет, не уговаривайте, я сегодня не в голосе». Певице надо выходить на сцену и петь, хочет она этого или не хочет. Балерины танцуют независимо от того, хочется им этого или нет. Да и драматическим актрисам не всегда хочется играть на сцене.

– Вы следите за судьбами своих учеников, уехавших на Запад?

– Слежу. Причем судьбы их складываются неплохо. Но я считаю, что молодым певцам надо ехать не на Запад, а в российскую провинцию, чтобы набираться опыта. Никто их сразу не выпустит на сцену «Ла Скала» или «Метрополитен-опера». В советское время артисты сначала работали в провинциальных театрах. Половина труппы Большого театра состояла из тех, кто начинал работу в свердловской опере, в Новосибирске, в Саратове и так далее. В Большой они приходили с подготовленным репертуаром.

– Театральные деятели жалуются: мол, государство мало выделяет средств на культуру. Как Центру оперного пения удается в этой ситуации выпускать премьеры?

– Наша школа – бюджетное учреждение, и, конечно, средств нам выделяют немного. Но мы пока справляемся. Если мы выпускаем новую постановку, нам помогает Министерство культуры. Конечно, если бы оно давало больше, было бы лучше.

– Считается, что искусство и коммерция несовместимы. А у вас кто-нибудь учится на платной основе?

– Да, мы набираем группу из восьми – десяти человек для того, чтобы этими деньгами материально поддержать педагогов. Диплома такие ученики не получают, а получают только документ, что занимались в Центре оперного пения. На мой взгляд, вопрос, какой документ выдавать студенту платного отделения, пора серьезно обсудить. Знаете, несколько лет подряд я была председателем на Ярмарке певцов в Екатеринбурге, куда приезжают набирать певцов директора оперных театров и дирижеры со всей страны. Бывали такие случаи, что некоторых певцов просто физически невозможно было слушать, не голос, а что-то страшное! Берешь его досье, а там написано, что у него высшее образование. Он окончил консерваторию, класс оперного и сольного пения. Он абсолютно не имеет никакого отношения к профессии певца, просто не умеет петь, но у него есть диплом. Начинаю выяснять, почему так получилось, и оказывается, что на самом деле этот молодой человек окончил платное отделение консерватории. Но в дипломе-то об этом не сказано. Понятно, что, если закрыть платные отделения, педагогам не на что будет существовать. Слишком маленькие у них зарплаты, и, в конце концов, профессия должна давать возможность заработать на хлеб. Поэтому я никогда не скажу, что платных учеников брать нельзя. Но считаю, что им нельзя давать диплом консерватории. Ведь имея этот диплом, выпускник сможет преподавать пение во всех высших учебных заведениях! Представляете, сколько голосов он погубит?!

– В каком состоянии, по-вашему, сейчас находится оперный театр в России и за рубежом?

– Оперный театр сейчас переживает непростые времена. В основном из-за режиссеров. Они открыто издеваются над великими произведениями. Мне хочется сказать таким режиссерам: «Если вы не можете ставить оперы, оставьте их в покое!» Кстати, на Западе подобных режиссеров еще больше, чем в России. Мне рассказывали, что в Барселоне поставили «Бал-маскарад» Верди, в котором тенор поет свою главную арию, сидя на унитазе. Скажите, много ли нужно таланта, чтобы усадить оперного певца на унитаз? Но этих режиссеров приглашают на постановки оперные театры, они получают за это деньги. На премьере будет скандал, благодаря этому к режиссеру придет скандальная известность. Так они существуют на протяжении многих лет. Публика тоже не возмущается: она сейчас очень неразборчива. Мне рассказывали, что недавно в Костроме театр «Новая опера» давал «Хованщину» под фонограмму.

– То есть певцы пели под фонограмму записи оркестра?

– Нет, звучала фонограмма всей оперы. Исполнители просто двигались под музыку, разевая рты, и делали вид, что поют. По-моему, это преступление, за которое нужно сажать в тюрьму. Они обворовывают публику.

справка