– Аркадий Михайлович, несколько лет назад вы представили новую книгу, и с тех пор мы не видели новых произведений. Когда порадуете своих поклонников?
– Только что я закончил свою новую книгу, особую. Это анализ моей жизни, анализ, подобный тому, который проводят два опытных шахматиста, закончив партию: от первого хода до последнего. Книга составлена по такому принципу: человек сидит и разбирает сыгранную партию – прожитую жизнь. «Вот здесь я на 8-м ходу ошибся. Мне нужно было играть не конь D6 на F5, условно говоря, а как-то иначе. И тогда вся игра могла пойти совсем по-другому. А я этого не увидел, не почувствовал, решил не рисковать и совершил ошибку. А здесь, через 10 ходов, я правильно сделал, что пошел так. Были и другие варианты, но я пошел так и не раскаиваюсь». И вот так я анализирую все основные этапы своей жизни с самого детства. В этой книге каждое событие, сыгравшее существенную роль в моей жизни, сопровождается произведением, которое было в тот момент написано. Книга называется «Шагреневая книга».
– Написать продолжение вашей повести «Jockpot подкрался незаметно» не планируете?
– Пока не знаю. Две части этой повести «Jockpot подкрался незаметно» были написаны с промежутком в 20 лет. Сначала в 1986 году я написал «Рукописи не возвращаются», а в 2005-м – продолжение «Ягненок в пасти осетра». Потом я предложил читателям вернуться в тот же вымышленный город Мухославск и посмотреть, что там произошло.
– А почему вы назвали своим именем довольно неприятный персонаж этой повести – Аркана Гайского?
– Этот персонаж я списал с одного сотрудника журнала «Юность» и назвал его так, чтобы легко угадывались его имя и фамилия. Был там такой неумный человек, которого я не хочу называть. Когда прототип Гайского прочитал рукопись, он пришел в страшную ярость и написал письмо в ЦК КПСС, настоящий донос, что я оскорбил его. Я ему сказал: «Если ты боишься, что тебя будут узнавать, я назову этот персонаж своим именем. И посмотрим, куда ты тогда напишешь донос».
– Вы по образованию медик, а как судьба свела с журналом «Юность»?
– Я окончил 1-й Медицинский институт и уже работал районным врачом в Тимирязевском районе Москвы. Я всегда хотел писать. В «Юности» еще при Катаеве работал редактором Марк Розовский, который грезил театром. И вот Марк собрался уходить и рекомендовал меня на свое место. Я уже понимал, что я врачом не буду. Совмещать медицину нельзя ни с чем. Я не мог себе представить, что буду заниматься больным и мечтать, как бы поскорее убежать и заняться творчеством. Это неприлично по отношению к тем людям, за здоровье которых отвечаешь. Я три года отработал участковым врачом, честно, как положено по распределению, и ушел из медицины. На смену Катаеву главным редактором «Юности» пришел Борис Полевой, и он взял меня на должность внештатного редактора. «Юность» – это моя альма-матер. Денег мне там не платили, но я все время находился в редакции, хотя и не обязан был ходить каждый день. Через несколько лет Полевой сказал мне: «Вот, доктор, пробил через Союз писателей для вас очень хорошую штатную зарплату». Я ответил: «Поздно, я решил уходить, у меня другие планы». И свою должность передал как эстафету Виктору Славкину.
– А где вы познакомились с Григорием Гориным?
– Все в том же медицинском институте. Я оканчивал его, а Гриша туда поступал. Мы вместе написали несколько пьес, поставлены были три. Первая – «Свадьба на всю Европу» – прошла с гигантским успехом в Ленинградском театре комедии у Николая Акимова в 1966 году. После премьеры эту пьесу играли еще 82 театра Советского Союза. А до премьеры ее хотели закрывать, но мы пробились. Вторую пьесу «Банкет» поставил в Театре сатиры Марк Захаров в 1969 году. Она была показана 13 раз, потом на спектакль пришел заместитель Фурцевой, он затребовал экземпляр и вернул его через две недели. Весь текст был подчеркнут красным карандашом. После чего пьеса была снята с репертуара и запрещена для дальнейшей постановки. А в «Московской правде» появилась статья литературного критика Надежды Велиховой. Финал этой большой разгромной статьи был таков: «Если авторы запутались в трех соснах, советский народ может показать им правильный выход». Третьей нашей общей пьесой были «Маленькие комедии большого дома», которая шла на сцене Театра сатиры долго и с большим успехом.
– Как вы определяете жанр своих повестей?
– Я называю его фантомистикой. Я очень люблю фантастику, но не техническую, а философскую, психологическую. Почему нужно отрицать существование других миров, которые на сотни порядков совершеннее, чем наш?! Я не отрицаю ни одну теорию о зарождении жизни на Земле. Но из ничего не может ничего получиться, значит, что-то в начале было. И если все вокруг создал Всевышний, то вопрос в том, кто ОН, этот Всевышний? Почему бы не предположить, что жизнь на Земле была создана великим ученым как научный эксперимент. А вдруг кто-то подумал: «Есть такая маленькая планета Земля, давайте посмотрим, какая там будет жизнь, куда пойдет общество?» У меня есть драматургическая идея, сделать мюзикл о происхождении Земли.
– В повести «Рукописи не горят» вы показываете, как по эпохам путешествует одна странная рукопись…
– Да, сюжет повести разворачивается в двух эпохах, и с появлением этой рукописи в каждой эпохе начинают разворачиваться события, вроде бы на первый взгляд разные, но вполне соизмеримые. На острове, где правит Мадрант, происходит извержение вулкана, а в Мухославске случается взрыв газа. В одном случае гибнет остров, в другом – редакция. И там, и там гибнет внутренний мир. Когда я принес эту повесть в «Юность», мне ответственный секретарь журнала Леопольд Железнов сказал: «Аркадий, получается, что какая-никакая, а на острове произошла революция. И к чему она привела? Может возникнуть тяжелая ассоциация!» Я говорю: «Просто хозяин острова разрывается между двумя главными противоречиями: с одной стороны, он жестокий, авторитарный хозяин острова, но в душе он – демократ. И он сам подкидывает рабам революционные стихи. И на самом деле взрыв происходит внутри его сознания». На что Железнов мне сказал: «Вот когда это будет опубликовано, будете объяснять в ЦК партии». Была сделана небольшая корректура, и благодаря Андрею Дементьеву, пришедшему на смену Полевому, моя первая повесть была опубликована.
– Как вы относитесь к современной литературе? Что-то из прочитанного в последнее время стало для вас художественным потрясением?
– Литературных потрясений, которые я испытал, когда знакомился с произведениями Рея Бредбери, я не испытывал давно. Я был потрясен, когда прочитал впервые Хемингуэя, Воннегута, Булгакова, Зощенко – великого писателя, недооцененного до сих пор. Вот это были настоящие потрясения. Из современных писателей в этот ряд я могу поставить только Людмилу Улицкую. Каждому человеку отведен возраст, когда он должен читать произведения великих, потому что его душа абсолютно разморожена и открыта. Вот в такое время я впервые прочитал Бунина, его прозу – вот это было открытие!
– Вы считаете, что литература может серьезно повлиять на формирование человека?
– Литературное произведение, книгу я сравниваю с камнем, который брошен в воду. Камень утонул, а произведение ты прочитал, но от него, как и от камня, идут долгое время круги. Вот это и есть ассоциации, которые возникают после прочтения хорошей книги. Они уводят твою фантазию в другой мир, там рождаются твои самостоятельные образы. Это происходит с каждым, кто любит литературу и хочет заниматься творчеством.
– А когда вам впервые пришла в голову мысль о существовании параллельных миров?
– У каждого есть свои приметы, часто в жизни происходят необъяснимые вещи. И это первые свидетельства о том, что не все так просто в этом мире. Однажды мы были в гостях, я тогда еще был студентом. Женщина, приехавшая из Индии, взяла мою руку и сообщила мне интересные детали из моей будущей и прошлой жизни. Откуда она знала все это? Некоторые категорически отрицают реинкарнацию, но никто не может доказать, что ее нет, никто же оттуда не возвращался. Если этого явления нет, то вся наша жизнь становится бессмысленной. Зачем тогда человек прожил свои 70 или 120 лет?
– Чтобы родить детей, написать книгу, посадить деревья…
– И для чего это? Чтобы потом превратиться в труху? Куда девается вся наша энергия? Для чего мы живем и работаем? Я спокойно к смерти отношусь, у меня есть утешение, я знаю, что с теми, кто мне был дорог на этой планете, мы встретимся. Не обязательно, что мы узнаем и вспомним друг друга. Но нас друг к другу притянет. Григорий Горин, Андрей Вознесенский, Василий Аксенов, Владимир Высоцкий – вот с этими людьми я бы хотел встретиться. Высоцкий никогда не был моим другом в том размазанном смысле слова, который используют все примазывающиеся к великим после их смерти. Мы знали друг друга еще с институтских времен, и когда виделись, испытывали огромную радость от общения. Я всегда считал его выдающейся творческой личностью, не столько актером, сколько поэтом. Чем дальше он уходит от нас, тем больше он для меня вырастает. С Андреем Вознесенским, Василием Аксеновым мы были единомышленниками. С кем-то мы общались больше, с кем-то – меньше. Анатолий Гладилин, Белла Ахмадулина, Владимир Максимов – это все была моя компания. Такое общение составляло значительную часть нашей жизни, сейчас все иначе, и это не брюзжание, не пессимизм, это факт, к моему большому сожалению.
– Что, на ваш взгляд, изменилось сейчас?
– Сейчас коренным образом изменилась система взаимоотношений между людьми. Последние 20 лет поколение родителей делает все, чтобы их дети с самого начала жизни не испытывали вообще никаких сложностей. И у молодого человека отношение к родителям вырабатывается чисто потребительское. Я иногда смотрю и ужасаюсь, когда молодая пара, наконец, рождает сына или дочь, то практически сразу перестает видеть ребенка. Сразу передают его бабушке и дедушке. Общение ребенка с родителями заменяет техника, которую ему подсовывают. Он с двух лет уже знает, как нажимать на кнопки компьютера, и постепенно перестает учиться. Зачем знать таблицу умножения, если есть калькулятор? Но как врач могу сказать: все, что не востребовано в организме – мыслительные процессы, память, – все это становится атавизмом. И я не исключаю, что лет через 500, если будет существовать Земля, ее будут населять биороботы, техника будет на высочайшем уровне, но человеку на Земле будет холодно.
– Да, грустный финал…
– Как в том анекдоте. Человек высаживается на берег, встречает там Робинзона и спрашивает его: «Скажите, пожалуйста, эта тропинка ведет к морю?» А Робинзон отвечает: «Здесь все тропинки ведут к морю. Чертов остров, чтоб он сгорел!» Так и человечество: как бы ни развивалась история – исход, похоже, один.
– А где же ваш юмор и оптимизм?
– Юмор – не профессия, а состояние души. Люди, которые называют себя писателями-сатириками, не понимают, что писатель – это не профессия, и актер – не профессия, и музыкант. И уж тем более – юморист!
– Значит, у вас нет профессии?
– В этом смысле у меня нет профессии. Была профессия – врач, а теперь нет. Мне однажды привели в пример Чехова, который и врачом остался, и писателем стал. Я ответил, что ушел из медицины, когда понял, что Чехов из меня не получится.