Режиссер Роман Виктюк:

– О какой тьме мы говорим?

– О коммунизме, естественно, когда была диктатура и спасением могли стать только крохотные огоньки совести. Они пытались напомнить о том, что Бог есть. Вслушайтесь в это слово: «со-весть». То есть весть свыше, весть от Бога. А сегодня совести нет, поэтому и Бога нет. Вот и все. Это страна атеистическая… Государство ориентируется на серость, потому что серость – это покорность. Серость – это униформа. Серость – это молчание. «Молчание ягнят», знаете такой фильм? Повелевать стадом гораздо легче, держать отмычки от душ людей в государственных руках. Это не то государство, о котором мечтал Платон. Наша страна долгое время была несвободной, люди привыкли кому-либо подчиняться, а отсюда бюрократия, оборотни в погонах, чиновничья канитель, загубленные судьбы и так далее.

– Когда начался финансовый кризис, целый ряд политиков заявили, что нам сейчас так остро не хватает национальной идеи, которую нужно срочно сформулировать. Но ведь идея не может состоять из букв?

– Конечно, не может. Это все пустые слова. Идея должна вырастать только из соединения трех катего-рий – космос, смерть и внутренняя глубина. Ничего другого! И если это в тебе соединяется, тогда ты понимаешь, куда ты уйдешь, зачем ты здесь и что есть вечность. Ты частица в едином космосе и не имеешь никакого права командовать земным миропорядком, как мечтали Сталин или Гитлер. И в искусстве те же самые законы: ты час-ти-ца. Для артистов старой школы слова «звезда» и «мегазвезда» считаются оскорблением. Свою работу, а подчас просто адскую работу, они называли не более чем «служением искусству». Сегодня это служение ушло.

– Сериальные артисты гордо заявляют, что их гонорары идут на благо семьи…

– Поэтому я предлагаю не называть их артистами. Артист – это человек, который служит искусству. А участники сериалов – это все те, которые считают и считают «зелененькие». И ничего другое их совершенно не волнует. Они могут сниматься в пяти сериалах, не зная сюжета, не зная роли, судьбы своего героя – ни-че-го! – все отключено. Артистка играет Маргариту в сериале, а в глазах пустота, и она высчитывает, сколько в этой паузе на ее счет капнет денег. Артист должен быть Творцом и только Творцом.

– Одно время писали, что и вам предлагали власть. Я имею в виду пост министра культуры Украины…

– Зачем мне это?! Власть и Творец – вещи не совместимые. Если бы я занимался чиновничьими делами, то не смог бы ставить спектакли. Я всегда старался выдавить из себя принадлежность к какой-либо системе. Ребенок ведь не принадлежит никому, кроме мамы. Поэтому настоящим Творцом можно быть, только чувствуя себя ребенком.

– Так все-таки вам предлагали пост министра?

– Это было, когда мы познакомились с замечательным украинским антисоветчиком, писателем, очень интеллектуальным человеком Иваном Дзюбой. В начале девяностых годов он возглавлял Министерство культуры Украины и жаловался, что как Творец он должен просвещать публику, а в итоге оказался частью огромной бюрократической машины, ежедневно погружен в чиновничью суету. Он хотел что-то исправить. Вызвал меня к себе в кабинет и сказал: «Як до вас ця мiсiя пидходыть!» В ту пору мои спектакли в ближнем зарубежье были популярны, и он бывал на них. «Ой, який прекрасний ви будете мiнiстр!»

– И как вы ответили?

– Очень просто. Я сказал: «Пан Iван, та ви здурiли!» В общем, отказался, конечно.

– Беда этого сезона: ушло из жизни много замечательных людей – Эскина, Янковский, Максимова, Аксенов…

– По очень простой причине. Потому что это – дети, которые могут дышать, только когда вокруг есть такие же романтично-совестливо-настроенные дети. Но сегодня востребованность детей ушла. Детей пинают, потому что детство – это для нашего хаоса и цинизма неприемлемое слово.

– Следуя вашей логике, «детей» сегодня все меньше?

– Их просто нет. И поэтому сегодня уже не модно искать смысл жизни. «Детство не нужно», – думают чиновники. Поэтому я и говорю, что артисты – это единственные, кто остались вне временного определения возраста.

– Похоже, что многим такая философия нравится. Например, столетнюю актрису Анну Сухаревскую вы называли не иначе как Анечкой, и ее глаза светились счастьем…

– Потому что в ней до последнего дня жила нежность. Она оставалась ребенком, который никогда не говорил миру «нет». Алиса Фрейндлих, Елена Образцова, Алла Демидова, Валентина Талызина – тоже дети, которые никогда, ни разу не сказа-ли миру «нет». Только «да» звучит из их уст и определяет гороскоп. Поэтому они и артистки прекрасные. И им всегда все интересно.

– Это правда, что в конце 1980-х годов вы повлияли на судьбу сразу нескольких актрис, которые могли оказаться за порогом МХАТа? А вы собрали их в спектакле «Татуированная роза»…

– Да, потому что очень часто в театрах наступают такие времена, когда никто никому не нужен. И в тот период, когда я пришел во МХАТ, Олег Николаевич Ефремов, естественно, собирал труппу исходя из собственных соображений. Он был борец. Хотел оставить рядом с собою тех, кто соответствовал его мировоззрению. Я оказался таким шекспировским Просперо, который от сострадания к тем, кто незаслуженно обижен, пытался их возвратить. Там, например, была народная артистка, которая когда-то играла Катюшу Маслову в «Воскресении» и потом оказалась никому не нужна. Вот я собрал их всех, и они были счастливы. Спектакль шел более 20 лет, держался. И главным звеном была Ирочка Мирошниченко, вокруг которой крутилось все действо. Когда я приступил к репетициям, Ирина попала в больницу с больным позвонком, и ефремовский худсовет требовал, чтобы я заменил ее. Тем более что были артистки, которые претендовали на эту роль. Но я сказал «нет». И Олег Николаевич дрогнул. Мы поехали с ним в больницу к Ире, где он ей сказал: «Вот кто тебя любит, а не я». И когда Ирочка вернулась, то она должна была попасть в атмосферу нежности, трогательности и любви к ней. И она это ощутила в спектакле и была благодарна. И этот свет, идущий от партнеров, не мог ее не подпитывать…

– Выдающийся театровед Григорий Бояджиев говорил: «Когда я умру, то первым делом встречусь с Мольером. У меня к нему масса вопросов». А с кем бы встретились вы?

– Только с мамой. Все остальное не имеет никакого смысла.