Программа «социалистический авангардизм» стала тихой сенсацией прошлогоднего ММКФ. На фоне суеты конкурсной программы ретроспектива создавала ощущение «башни из слоновой кости», куда удалялись истинные ценители искусства. В этом году все осталось без изменений: сеансы по-прежнему проходят в комфортном зале, где, сидя в кожаном кресле и глядя на запрещенную давным-давно ленту, зритель ощущает себя генсеком на приемке очередного киношедевра. Перед каждым сеансом кто-нибудь из светил науки делает небольшое познавательное сообщение о том, что сейчас будут показывать. Жаль только, что обещанный тапер так и не появился – некоторые фильмы идут совсем без звукоряда.
Что касается самих картин, то надо отдать должное куратору Евгению Марголиту – в программе сплошные бриллианты. Некоторые из них, такие, как фантастические «Первороссияне» Александра Иванова (1967), вообще не видел никто, кроме чиновников Госкино и авторов. Другие, например «Чистые пруды» Алексея Сахарова (1965) с молодым Александром Збруевым или «Привидение, которое не возвращается» Абрама Роома (1929) кинолюбители могли хоть и в ужасном качестве, но посмотреть в Сети. И все же на экране компьютера такое кино, зачастую целиком построенное на игре светотени или цветовых нюансах, выглядит, мягко говоря, неадекватно.
Фестивальная ретроспектива открыла неожиданную актуальность архивного кино: оказывается, забытые пленки могут быть интересны не только студентам киновузов и историкам. Взглянув на эти фильмы глазами современного зрителя, в них можно обнаружить все необходимое для успешного проката: смех, слезы и секс. Возьмем, к примеру, короткометражки военного времени. В этот период, после суровых 1930-х годов наблюдалась некоторая оттепель, когда поскучневшие в тисках цензуры классики могли снова проявить талант и выдумку. Для поддержания боевого духа в армии приветствовались плакатные ходы, злая шутка и то, что сейчас называется словом sexploitation. Одна из самых коротких кинозарисовок того времени выглядит так: телеграф, толпа людей. Неожиданно врывается какой-то человек, отталкивает впереди стоящих, прорывается к конторке и диктует текст: «Молния! Гитлеру. Пробовал – не советую. Наполеон». Все.
Судя по агит-скетчу Григория Козинцева «Юный Фриц» (1943, на стихи С. Маршака) про воспитание фашистской молодежи, тогдашние кинозвезды (Янина Жеймо, Всеволод Пудовкин, Михаил Жаров) здорово веселились в эвакуации на Алма-Атинской киностудии. Взрослые актеры в этом фильме рядятся в детскую одежду и играют в детсадовское гестапо: «Кто учил сегодня кукол говорить, что я еврей? Кто сегодня их баюкал песней Гейне «Лорелей»?». В конце фильма фашиста помещают в советский зоопарк, потому что «для науки всякий гад необходим».
Совсем другое измерение советского кино открывают новеллы из альманаха «Наши девушки» (1943), экранизирующие подлинные истории времен войны. Дело тут не в хрестоматийных сюжетах, а в том чувстве, которое режиссер вложил в агитку. В короткометражке «Тоня» про подвиг телефонистки в оккупированном городе есть сцена прощания двух подруг. Трудно сказать, как на поцелуй в губы и долгий масляный взгляд молоденьких девушек могли реагировать бойцы (фильм все равно запретили), но в конце 2000-х он воспринимается совершенно однозначно. Так же, впрочем, как и телефонный разговор Тони с женихом-артиллеристом во время бомбежки. Крупные планы, вспотевшие лица, рядом с девушкой рвутся снаряды, а она, корректируя артобстрел фашистских танков, кричит в трубку: «Еще, Васенька! Бей еще, милый, ты очень хорошо бьешь!» И Васенька, стиснув зубы, бьет, вместе с врагами задевая снарядом и саму наводчицу.
Эти фильмы можно критиковать за что угодно: за картонные стенки блиндажей и женоподобных солдат, игрушечные танки и натянутые сюжеты. Но во многих советских лентах военного времени есть то, чего не хватает современному кинематографу: понимание, зачем нужно кино и свобода выражения. А результат и сегодня зачастую приносит больше радости, чем любое «большое» фестивальное кино.