Налог на карие глаза

Московские власти говорят, что число трудовых мигрантов стало снижаться. Останавливаются стройки – главное место, ради которого они сюда ехали. Тысячи людей возвращаются домой – в Таджикистан, Киргизию, Молдавию, на Украину. Уезжают даже россияне, жители, например, Краснодарского края, которые работали в Москве все в том же строительном бизнесе: сколачивали бригады и ремонтировали квартиры, возводили дачи. Город пустеет, насколько может пустеть многомиллионная столица. Свободнее на дорогах, в метро в час пик уже не такая давка, маршрутные такси уходят от конечных остановок не перегруженными, как раньше. И отовсюду слышатся вздохи облегчения: слава Богу, спасибо кризису, дышать стало легче без этих приезжих.

Легче? Не знаю… Возможно, о столичном опыте привлечения так называемых гастарбайтеров из бывших советских республик со временем будут написаны научные труды. Или кто-то уже сегодня пишет такую работу, подсчитывая, сколько пользы принесли эти люди экономике большого города. Собственно, почему принесли, они и до сих пор приносят. Кто-то уехал, но кто-то и остался. Во всяком случае, громадные глыбы льда с наших тротуаров, дорог, автостоянок сшибают сегодня именно они – немилые нам мигранты с азиатскими лицами. И мусор из многоэтажек вывозят они, и полы моют в магазинах. Возможно, в этом научном труде кто-то найдет ответ на вопрос, как же надо плохо жить у себя дома, чтобы приехать к нам, в наши холода, к нашим скинхедам, к нашей милиции. «Сегодня не приду, менты загребают», – кричит в телефон няня моей знакомой. К вечеру все же пришла, и долго удивлялась, почему «менты» отняли у нее телефон, деньги, да еще и обиделись на само слово. А она и не знает, глупая, что есть слова «милиционер» и «забирают». Их, таджиков, в основном, бьют все, кому не лень. Про милицию и профессиональных борцов за чистоту расы можно не говорить, и так все понятно. Но приходили и сообщения о том, что на дворника-таджика напали 13-летние подростки, нанесли ряд ножевых ранений. И люди в погонах, и обычные хулиганы знают, кого можно обобрать и на кого можно нападать, а на кого – нет. Сплоченная азербайджанская диаспора, например, способна и сдачи дать, а кто заступится за никому не нужную молодую таджичку?

Во времена Петра I царские чиновники, увлеченные сбором податей, ввели в Уфе ряд новых налогов, в том числе и самый экзотический – налог на карие глаза. Такой цвет глаз был почти у всех местных жителей, и потому чиновники решили, что собираться он будет исправно. Что и происходило какое-то время, пока возмущение башкир не вылилось в бунты, и налог отменили. Каждое нападение на мигранта, который идет поздно вечером с работы домой, воспринимается как выплата такого налога. Они ехали сюда в поисках лучшей доли, и чем они в этом смысле лучше советских эмигрантов, высаживавшихся в аэропортах Вены и Нью-Йорка с тремя долларами в карманах? Но наши мыли посуду в ресторанах, селились на Брайтон-Бич и очень скоро начинали возмущаться, что вокруг слишком многие говорят по-английски. А таджики тянут на себе самую страшную и грязную работу, готовы жить в диких условиях и еще должны отдавать дань деньгами и жизнями.

И последняя глава должна быть в труде, посвященной исходу граждан Таджикистана в Россию и из России. Глава о роли официальных властей этой южной страны. С самых первых дней, когда поток мигрантов из бывшей советской республики потянулся в Москву, и до сегодняшнего дня, когда поток поменял направление, власти солнечного Таджикистана не издали ни звука по поводу положения сотен тысяч своих сограждан в далекой российской столице. Когда в Москве футбольные фанаты убили якутского шахматиста, в холодном Якутске разгорелись нешуточные страсти, алмазная компания назначила цену за голову того, кто совершил то зверство. Столичная милиция сработала на диво быстро. Всех нашли. А вот таджикский лидер хранит гордое молчание даже тогда, когда счет убитых соплеменников зашкаливает. Восток – дело тонкое, но в данном случае еще и циничное.