Эдуард Бабуров:

– Эдуард Федорович, расскажите о своей дочери...

– Насте всегда хотелось быть в центре событий. Она с самого раннего возраста рвалась заниматься большим настоящим делом. Была всегда слишком активной.

– Говорят, она писала стихи?

– Настя начала писать стихи с пяти лет. Мы всегда читали ей книжки со стихами, и после этого она сама пробовала писать. Это были неплохие детские стихи. Ее мама сохранила обрывки бумаги, старые тетрадки с Настиными детскими стихами. Она писала до тех пор, пока ее не начала критиковать учительница. После этого Настя немного замкнулась.

– Настя присылала вам свои последние стихи?

– Нет. Мы даже не знали, что она продолжает писать стихи. В Москве ее друзья сказали, что собираются издать книжку ее теперешних стихов. Но я не знаю, что из этого получится.

– Когда Настя была маленькой, какие у вас с ней были отношения?

– Она была золотым ребенком. Во всем слушалась. Мы с ней в шахматы играли.

– Она вас часто обыгрывала?

– Потом, когда научилась, стала обыгрывать. Я играю как шахматист сильного первого разряда, а она играла как кандидат в мастера. Короче, я ее к шахматам приобщил. Она участвовала в турнирах на первенство Украины. Еще будучи ребенком, играла во взрослые шахматы. Стала кандидатом в мастера. Ей это очень нравилось. Ей нравилось бороться в шахматах, и она спокойно выдерживала поражения. А, повзрослев, как-то сказала: «Ты меня ребенком посадил за шахматную доску, и я там долго просидела». Я спросил ее: «Разве ты об этом жалеешь?» Она подумала и ответила: «Нет, не жалею». У них был свой дружеский коллектив, много шахматистов, хорошие ребята. Она любила проводить с ними время.

– Почему Настя уехала в Москву?

– Сначала она поступила в Севастополе в филиал МГУ, проучилась там около года. А потом сказала: «Нет, не буду здесь учиться, поеду в Москву». Приехала в столицу и столкнулась с проблемой: куда поступать – в МГУ или в МГИМО. Она прошла сразу в два института, но выбрала МГИМО. Проучившись там на факультете международного права полтора года, вдруг решила: «Не хочу учить законы, буду журналистом». Ничего нам об этом не сказала. Бросила все и начала потихоньку поступать в МГУ. Поступала она уже на вечернее отделение, чтобы иметь возможность зарабатывать.

– Настя всегда была такой самостоятельной?

– Я бы сказал, даже слишком самостоятельной. Никогда не советовалась с родителями. Обо всех изменениях в своей жизни сообщала задним числом, ставила перед фактом. За эти годы в Москву я ездил только один раз. Я хотел разобраться, почему она бросила МГИМО, пытался вернуть ее назад, но Настя написала заявление по собственному желанию и ушла оттуда. Потом поступила на факультет журналистики МГУ.

– Она часто писала вам письма?

– Мы переписывались по электронной почте. Сначала она писала короткие письма, а последние письма были достаточно обстоятельные. Она написала нам как-то: «Дорогие родители, я бы очень хотела, чтобы вы знали, чем я занимаюсь». Мы искали ее статьи в Интернете, интересовались, о чем она пишет.

– Она не скрывала от вас, какими темами она занималась?

– Нет, не скрывала. Но и специально не рассказывала.

– Вы боялись за дочь? Вам не было тревожно, что она живет в Москве такой самостоятельной жизнью?

– Я хотел ей помогать. Когда ей исполнилось 25, я ей послал тысячу двести пятьдесят долларов. Я помню письмо, которое пришло в ответ на мой подарок: «Вы что, родители, с ума сошли?». Конечно, она была благодарна, но все время хотела быть сама по себе.

– И все-таки вы волновались за нее?

– У нас в Москве много родственников. Но Настя замкнулась и к родным не ходила. Она говорила: «Я хочу быть известной журналисткой. Меня будет знать вся Россия, меня будет знать весь мир». Она работала в разных изданиях. Как только поступила на журналистику, подрабатывала в «Вечерней Москве», потом в «МК», в журнале «Созвездие», в «Известиях» и в «Новой газете»...

– Был ли у нее какой-то кумир в журналистике? С кого она хотела брать пример?

– Трудно сказать. Она говорила, что хотела заниматься серьезной тематикой.

– Много ли было у Насти друзей?

– У нее всегда было много друзей. И в Москве, и в Севастополе. Когда мы приехали в Москву, на прощании с Настей ко мне подходили ребята из МГУ. Они меня обнимали, говорили слова сочувствия. Здесь, в Севастополе, на похороны пришло полгорода.

– Вы чувствовали поддержку и в Москве, и в Севастополе?

– В Москве особенно. Да и в Севастополе тоже. Президент Украины прислал нам телеграмму с соболезнованиями. И глава администрации Севастополя, и председатель городского совета тоже. Все нам сочувствуют. Но это уже ничему не поможет.

– Когда вы видели дочь в последний раз?

– Давно. Наверное, полтора года назад. Она куда-то все время ездила. Была в Финляндии. Все ей было некогда. Я собирался приехать в Москву. Но никак не мог вырваться из-за работы. Дочь обещала приехать, и то ненадолго.

– Было ли у вас ощущение, что Настя торопилась жить?

– Да. Особенно сейчас я это понимаю.

– Говорят, Настя занималась боевыми искусствами? Тоже в Севастополе?

– Нет, в Москве. Она занималась разными видами боевых искусств. Говорила, что так она себя готовит к журналистике. Я ей объяснял, что это очень опасная профессия. Настя и сама это понимала. Но часто повторяла: «Я всегда сумею себя защитить».