– Ярослав Иванович, сегодня много говорится о необходимости инновационного развития. При этом нередко говорят, что с советских времен у нас остались сильная наука и хорошее образование, поэтому есть все для того, чтобы стать страной XXI века…
– и добавляют: сейчас просто надо дать денег, и все будет хорошо. Советские времена были 20 лет назад. Глупо предполагать, что мы сегодня можем просто восстановить действовавшую тогда систему. Напомню, что ПТУ стали «социальным тупиком» в 70-е годы, что раздутые отраслевые НИИ были наполнены малоэффективными работниками, что, наконец, именно при поздней советской власти слова «работает инженером» стали синонимом жизненной неудачи. В 90-е годы из России уехали 700–800 тыс. людей с высшим образованием, среди них большинство тех, кто работал на мировом уровне в НИИ и вузах.
Наша школа на год-два короче, чем в развитых странах. Три четверти ее выпускников не могут общаться на иностранных языках. Если возьмем вузы – главный сектор производства инноваторов, то там только 16% преподавателей ведут исследования. Ни в одной стране такого низкого показателя нет. У нас выродилась большая часть научно-исследовательских учреждений – в половине случаев они представляют собой просто стены. В стране меньше 10% предприятий внедряют технологические инновации. Для сравнения: в Греции, где огромную часть экономики составляет туризм и его обслуживание, – 27%.
Развиваться по инновационному пути мы должны не потому, что у нас инновации уже хорошо развиты, а потому что у нас нет альтернативы. Это предполагает, что цикл «образование-наука-капитализация инноваций» должен стать первоочередным объектом инвестирования в России.
– Но можем ли мы одолеть этот путь, если, как вы утверждаете, наука и образование у нас отсталые?
– Как бы то ни было, ни в одной стране нет такого массового спроса на образование, как в России. 88% семей предпочитают учить детей в вузах, а в других странах – 50–70% максимум. Опираясь на этот выбор, давайте посмотрим, что ждет нас в будущем. Допустим, в семье есть десятилетний ребенок. Родители его втолкнут в вуз. В 2018 году ему будет 20 лет, он сначала выучится, а работать будет с 2023 до примерно 2065 года. Таким образом, структура российской экономики в середине XXI века уже сформирована сегодняшними настроениями в семьях относительно необходимости высшего образования.
– Созданы и Российская венчурная компания, и корпорация «Роснанотех», и Российский инвестфонд информационно-компьютерных технологий, осуществляются денежные вливания в образование. Государство уже сделало все, что могло?
– Финансовые инструменты поддержки могут функционировать только тогда, когда в стране есть достаточное количество инноваторов. А люди с инновационным мышлением формируются в подавляющем большинстве в вузах. В свою очередь, российское образование не просто производит слишком мало инноваторов. Повторю, 84% преподавателей читают лекции по чужим учебникам, не занимаясь сами никакими исследованиями. К тому же наше образование недофинансировано. На него Россия тратит меньше 4% ВВП, хотя среднее значение по развитым странам – 5,1%. Самая плохая ситуация в высшем образовании. Оно получает из бюджета только 0,7% ВВП – вдвое меньше, чем в среднем по развитым странам (1,4% ВВП). На обучение одного студента в России приходится 2 тыс. долларов в год – в 5–7 раз меньше, чем в Европе, и на порядок меньше, чем в американских университетах.
Среднюю школу перестроить быстро не получится, поэтому нам надо быстро восстановить высшую, чтобы поддержать остающихся там 16% исследователей и привести туда новых. Официальная заработная плата преподавателя сегодня составляет половину от заработка уборщицы. Необходимо увеличить ее хотя бы до уровня средней по экономике крупных городов: это дополнительные расходы 75–100 млрд. руб. в 2009 году. Нужно по примеру Китая выделить 50–70 вузов, которые сохранили научный потенциал, дать им на рубль образовательного бюджета рубль бюджета научного и жестко контролировать эффективность этих расходов. Необходимо ввести государственные стипендии для трети контингента аспирантов и 10% магистров, чтобы удержать их в науке. Перспективный студент магистратуры должен получать на уровне средней зарплаты по региону, а аспирант – удвоенной средней. Но эти деньги они будут отрабатывать – в ведущих исследовательских университетах мира такие молодые люди работают ассистентами преподавателей и ведут до четверти всей учебной работы.
Стоимость подъема нашей высшей школы – около 200 млрд. руб. в год дополнительно к существующему финансированию. Но, к сожалению, в бюджетном процессе, который идет в правительстве, интересы образования в очередной раз игнорируются. Наше руководство ведет себя парадоксально: провозглашая инновационный путь, оно практически не собирается инвестировать в фундамент инноваций.
– Это дорогая реформа, которая, как вы сами упомянули, обойдется федеральному бюджету примерно в 0,4% ВВП. Но где гарантия, что она сработает?
– Гарантировать в современной экономике что-либо очень сложно. Можно только застраховаться, но это наполовину обесценит инвестиции. Но из всех стратегических секторов экономики вложения в образование имеют самые «длинные» и широко распространенные последствия, они, таким образом, обладают свойством страховать сами себя. Советские вложения в физтехов и математиков принесли стране в наше время несколько тысяч лучших предпринимателей.
Приведу пример. Вспомните московские рестораны семь-десять лет назад. У них были красивые интерьеры, вот только кормить там не умели. Тогда я не мог подумать, что они когда-либо станут конкурентоспособны с парижскими. Сегодня мы можем в Москве предлагать гастрономический туризм. Рестораны за 10 лет прошли путь, на который требуется 25–30 лет, без всякой национальной программы. Почему? Потому что туда пришли на должности менеджеров, даже поваров и официантов, люди с высшим образованием, чего нигде в мире нет. Точно так же наличие большого количества людей с качественным высшим образованием очень быстро преобразит всю российскую экономику.
Важно правильно выбрать того, кто вкладывает в образование. Инвесторами должны быть государство и те, кто получает образование. Надежды на серьезные инвестиции бизнеса я бы не питал: никто из предпринимателей не захочет за собственный счет усиливать конкурентов. Государство само должно направлять в образование не меньше 5% ВВП и создать систему образовательных кредитов, которые позволят увеличить частный спрос с нынешних 1,2 до 2% ВВП. Бюджетное же финансирование должно попадать в вузы не заранее, а вместе с хорошим абитуриентом. Это избавит нас от необходимости административной «выбраковки» слабых вузов: они умрут экономически, по факту неприхода туда студентов.
– Государству, конечно, нужно больше вкладывать в высшую школу, но ведь у нас еще и масса частных вузов. В какой степени они могут помочь решить проблему?
– Частные вузы с самого начала, с 1992 года, когда они были разрешены соответствующим законом, были поставлены в заведомо неравноправное положение. У их государственных конкурентов было имущество, которое им передало государство бесплатно, было бюджетное финансирование, которое они получали безотносительно итогов своей деятельности. И те, и другие могли работать на рынке, но у одних было все, а у других ничего. Поэтому, «побарахтавшись» лет пять, к концу 1990-х частные вузы в России заняли нишу, я бы сказал очень вежливо, минимальной цены и минимального качества.
Я могу по пальцам пересчитать негосударственные вузы, которыми Россия может гордиться. Это Российская экономическая школа, Европейский университет в Санкт-Петербурге, «Шанинка» (Московская высшая школа социальных и экономических наук, которая де-факто стало частью АНХ). Есть несколько десятков очень добротных вузов – Российский новый университет, Международный университет и другие, которые дают хорошее образование и выкупили себе материальную базу. Но таких вузов – от 5 до 10%.
Частные вузы – это неудачный результат половинчатости реформирования нашего образования в 90-е годы. Надо дать им равные права на получение на конкурсной основе бюджетного финансирования, и тогда, я уверен, мы увидим от лучших 30–40 частных вузов примеры эффективности и инноваций – то, для чего они создавались. Что же касается остальных – начался демографический спад, и, к примеру, в 2013 году абитуриентов будет на 40% меньше, чем сейчас. Понятно, что из-за недостатка абитуриентов закроются не МГУ и «Бауманка», а слабые вузы, в том числе большинство негосударственных.
– Вы коснулись очень «больной» темы – качества образования. Тех же экономистов – выпускников частных вузов сейчас пруд пруди, все они нужны экономике?
– С качеством есть проблемы не только в негосударственных вузах. Существует масса экономических факультетов в неэкономических вузах – сейчас только мертвый не готовит экономистов. Но из 300 тыс. выпускаемых экономистов и менеджеров в год, я думаю, 250–270 тыс. не владеют базовыми принципами работы с экономической информацией. То есть они не владеют не то что эконометрикой, но даже статистикой. Я не очень представляю себе инженера, которого бы допустили к работе, если он не сдавал сопромат. Эконометрика – это тот же сопромат для экономиста. Ее не преподают почти нигде, но при этом почти везде раздают экономические дипломы.
Я удивляюсь только, почему мы, пройдя через Мавроди и обманутых дольщиков, спокойно наблюдаем, как назревает та же самая ситуация в образовании. Ведь «счастливые» граждане с такими «легкими» дипломами, вполне возможно, еще предъявят претензии государству. Недалек день, когда они скажут ему: куда же ты, государство, смотрело…
– Налоговые льготы для компаний, которые за свои деньги будут учить сотрудников – вопрос уже решенный. Нужное это дело?
– Все расходы, которые физлицо или юрлицо несет на образование или исследования, должны вычитаться из налогооблагаемой базы. Это есть практически во всех странах. Однако в России, думаю, фирмы как не платили за обучение людей в вузах, так и не будут платить. Потому что крепостное право отменено у нас в 1861 году, и заставить человека, за которого ты заплатил, прийти к тебе работать, ничем другим, кроме конкурентных условий твоего контракта, ты не можешь.
Однако фирмы наверняка будут готовы, получив налоговые льготы, увеличить объем заказов на короткие программы подготовки в своих специфических интересах. По подсчетам ВШЭ, российские компании в прошлом году потратили около 500 млрд. руб. на внутреннее обучение пришедших к ним работников. Это колоссальная цифра – 2% ВВП России. Это в 1,5–2 раза больше, чем тратят фирмы за рубежом, потому что у нас неадекватная система профессионального образования, которая не соответствует запросам экономики и не дает выпускнику нужных умений.