Максим Шостакович:

– Максим Дмитриевич, удалось ли отметить 70-летие с размахом?

– 4 мая был концерт в Большом зале Филармонии, звучали Дворжак и 5-я симфония моего отца, было много друзей, пришла губернатор Матвиенко... Ну а непосредственно 10-го в Петербурге проходил праздник корюшки, и я стрелял в полдень из пушки у Петропавловской крепости, в окружении генералов, которые страшно волнуются в этот момент. Кстати, уже второй раз стреляю. И гильзы сохраняю. Ну а в Павловске уже отмечали дома с семьей и друзьями, с батюшками из церкви – скромно, по-домашнему.

– Вы долгое время жили за рубежом, а почему решили вернуться?

– У нас ведь дети, а в Америке они неизбежно потеряли бы язык, стали бы и не американцами, и не европейцами… У нас остались, конечно, дома и в Америке, и во Франции, но… должно сохраняться чувство национального самосознания. Это – самое главное. Мой отец только потому и мог писать музыку, что оставался на родине.

– То есть вернулись к истокам...

– Да. Я родился в Петербурге, это – город моих предков, столько воспоминаний... Вы подумайте, я был первым слушателем ставшего знаменитым на всю страну «Футбольного марша» Матвея Блантера. Я прекрасно помню этот день. Матвей Исаакович позвонил нам домой, я снял трубку. «Папа дома?» – «Да», – говорю. «Сейчас я к вам приду». Пришел и сыграл только что им сочиненную песню. Мы с отцом первыми ее услышали. В конце концов в Петербурге же – «Зенит»!

– А вы болельщик?

– Я – болельщик. А папа даже писал о футболе.

– Но почему вы обосновались в Павловске?

– Он очень понравился моей жене. Мы на самом деле пока тут еще строим наш дом, открываем музыкальные школы, живем такой коммуной – уже знакомы с учениками, с их родителями, наши дети дружат. Но мы живем также и в Петербурге. Когда бывают мои концерты, я, конечно, заранее еду в нашу квартиру на Каменноостровском, у мостика, чтобы подготовиться.

– Недавно Михаил Шемякин – тоже петербуржец, довольно нелицеприятно высказался о городе – как о криминальной столице, в которой на улицу вечером страшено выйти…

– Да нет! А потом все эти криминальные разборки – они же между их миром и происходят.

– А как же быть с ужасным климатом, с образом «города-двойника», наконец, о котором писали и Николай Гоголь, и Соломон Волков…

– Мне Петербург, его очертания дают совсем другие ощущения. А какие тут залы!.. Нет, по-моему, город возрождается. Я хорошо себя здесь чувствую и рад, что я здесь.

– Какое влияние оказал на вас отец?

– Прежде всего он оказал на меня влияние как человек. Это самое главное. Но и, безусловно, он повлиял на меня как на музыканта, сформировал мой вкус.

– Но почему вы не стали композитором?

– Знаете, как говорил папа, если можешь не стать композитором – лучше им не становиться. Но одно сочинение у меня было, я написал его для фортепиано в семилетнем еще возрасте.

– Правда ли, что Дмитрий Дмитриевич был верующим человеком? Никто из исследователей его жизни и творчества не может дать на это однозначный ответ.

– Он был верующим. То есть он не ходил регулярно в церковь, не молился. Но бывал в храме на Пасху и всегда всех с этим праздником поздравлял. Я ему однажды подарил распятие, и оно всегда стояло у папы на столе. А над столом висела репродукция Тициана с сюжетом про динарий. И папа сказал мне как-то: «Посмотри, какое у Христа лицо, какое величие…» А я крестился, уже живя в Америке, в Русской зарубежной церкви, причем в Гефсиманском монастыре в Иерусалиме, на месте страданий Христа.

– Вы приветствовали воссоединение церквей?

– Да, конечно! Этому всю свою жизнь посвятил недавно ушедший от нас митрополит Лавр, которого я хорошо знал и очень его любил. Он жизнь свою посвятил воссоединению с Матерью-Церковью и человеком был исключительным. Так грустно, что он ушел от нас…

– Кажется, вы увлекаетесь еще и джазом?

– Я люблю джаз – Оскара Питерсона, Эллу Фицджеральд, а вот группы – это уже меньше. Но мне нравится не только джаз. Я люблю барда Евгения Бачурина, мне нравится Андрей Макаревич.

– А как вы смотрите на современное состояние классической музыки? Не кажется ли, что эпоха великих навсегда ушла?

– Нет, нет… Ну, подумайте, вот был когда-то мальчик Гриша Сколов, а стал гениальный пианист. А Борис Тищенко – какой композитор! Нет, будут обязательно и композиторы, и музыканты. Просто порой такой дефицит, как ни ужасно, бывает связан с войнами, с трагическими потрясениями – так было после Первой мировой, например. Сколько взошло талантов тогда – словно чтобы дать людям как-то отдохнуть после такого горя.

– Ваши дети тоже будут музыкантами?

– Они все связаны с музыкой.

– А когда мы услышим вас в Москве?

– 22-го июня. В Кремлевском дворце прозвучит 7-я симфония Дмитрия Шостаковича.