На входе в выставочный зал посетителей строгим взглядом приветствует Александр III кисти Валентина Серова. Именно в дни коронации императора, 125 лет назад, и был открыт музей. Большой экран демонстрирует множество архитектурных проектов будущего ГИМа: от барочного здания с куполом до красочного русского теремка. В итоге, благодаря Шервуду и Семенову, изучавшим памятники XVI–XVII веков, Исторический музей стал таким, каким мы его видим сейчас. Построив, замыслили первый в мировой практике проект сопровождения экспозиций особым художественным оформлением, соответствующим той или иной эпохе. Откликнулся, к примеру, Васнецов. Его огромные полотна из триптиха «Каменный век», в свое время впечатлившие не искушенного в истории зрителя не меньше, чем «Помпея» Брюллова, поражают воображение и сейчас.
Над полотном на тему Куликовской битвы трудились по очереди трое художников – однако, не одобрив ни одной из работ, музей так и остался ни с чем. Теперь посетители выставки могут сделать выбор сами – из кроваво-красных эскизов Коровина, туманно-серых всадников Малютина или же сдержанно-строгих баталий Серова.
Вереницу исторических полотен продолжает монументальная картина из Третьяковки – «Минин на площади Нижнего Новгорода призывает народ к пожертвованиям» Константина Маковского. Лица персонажей здесь выглядят не менее достоверными, чем их костюмы. «Боярскую свадьбу» на зависть простолюдинам изображает художник-передвижник Лебедев: шелка на невесте струятся, словно настоящие, шикарные хоромы расписаны во все возможные цвета, однако страха и грусти на лице не отнимешь.
Царственным особам, как ни странно, места на выставке уделено не так много, да и изображены они здесь в не очень стандартной манере: Петра I Суриков нарисовал молодым царевичем, а Анна Иоанновна кисти Бенуа занята стрельбой из ружья. Противоречивая и беспощадная русская история привлекала художников гораздо больше. Так, пугающе-достоверно выглядит сцена из 1812 года, изображенная Верещагиным: наполеоновские солдаты, не слезая с лошадей, проникли в Успенский собор и, в окружении икон, заняты разграблением храма и игрой на полу в карты.
Особое внимание уделили организаторы выставки неразрывно связанному с историей театру. Федоровский, к примеру, придумывал благодаря здешним музейным залам наряды для пушкинской Татьяны в опере Майковского «Евгений Онегин». Театральный художник Юон готовил эскизы красочных декораций для «Русских сезонов» Дягилева в Париже. До мелочей прорисовывали костюмы даже у сказочных персонажей – таких, как царь Додон, чей образ создавала Гончарова для оперы-балета «Золотой петушок», или бояре-берендеи в «Снегурочке» Римского-Корсакова.
Не обошлись без обращения к прошлому даже иллюстраторы книг – начиная с поэм Пушкина и заканчивая жизнеописанием святых. Подобные вещи, несомненно, говорят о том, что история так или иначе проникала во все произведения искусства, и выставленные работы – лишь небольшая демонстрация искусного взаимодействия художника и музея. Впрочем, кажется, добавить экспонатов, и выставка будет уже не такой теплой и по-домашнему уютной. Более того, будущие художники, кажется, уже нашли в экспозиции пользу, устраиваясь перед полотнами с блокнотами и карандашами – срисовывать «боярина в удачной позе».