Марина Шаляпина:

– Каким вам вспоминается день ухода вашего отца из жизни?

– Я помню этот день очень хорошо. Моя сестра позвонила из Парижа в Рим и сказала, что папе плохо, и я тотчас же вылетела во Францию. И вот в аэропорту таможенник посмотрел мой паспорт, потом, как-то помедлив, протянул мне газету, и я увидела полосу с огромным фото папы в траурной рамке.

– Почти 25 лет тому назад прах Федора Ивановича перенесли на родину...

– Да, но маму, которую он нежно любил, так и оставили лежать на кладбище Батиньоль в Париже. Это было ужасно, а все из-за Федора – старшего сына от первого папиного брака. Федор не хотел, чтобы они были вместе. Он ревновал маму к отцу, хотя она сама относилась к детям Иолы Торнаги (первая жена Шаляпина. – «НИ») лучше, чем даже к нам, говоря, что им тяжелее, так как они остались без матери. Я протестовала тогда. Надо было, чтобы мама и папа лежали вместе, но…требовалось согласие всех членов семьи, и потому перенесли только папин прах.

– Но, кажется, Федор Иванович хотел покоиться на берегу Волги…

– Да, но кто бы там следил за могилой?..

– У вас осталось что-то из вещей вашего отца?

– Нет, все отдали в Москву, в Петербург – в музеи. В том числе и портрет папы работы Бориса Кустодиева, который он так любил. Он сейчас висит в петербургской квартире, на своем месте. Правда, есть еще костюм Бориса Годунова, его я уже давно отдала в лондонский музей Виктории и Альберта. Я считала, что должно что-то остаться и в Европе. У меня, знаете ли, характер вспыльчивый всегда был, как у папы, который, когда выходил из себя, мог все в доме поломать, все сокрушить. Правда, мама мне сказала однажды: «Марина, перестань себя так вести». А я ответила: «У меня – папин характер, что я могу тут поделать?» – «Да, характер у тебя папин, а талант?..» Тут-то я и села в калошу.

– Но вы тоже имели триумф – стали первой красавицей России…

– Да, это так решили Бунин и Коровин, которые входили в жюри «Мисс Россия»… Папа, помню, к этому отнесся иронично, и потом все пел, когда меня видел: «Вот взошла луна златая, тише, чу, гитары звон…». Ну, это я была луна – потому что лицо у меня было тогда такое очень русское девичье. И круглое. Словом, луна. А папа был человек с юмором.

– И все же Федору Ивановичу было одиноко на Западе?

– Конечно, он был абсолютно русским человеком и тосковал по России. Ему было тягостно, что он был от нее отлучен… Но спасало искусство, то, что он до последнего дня выступал – на эстраде и в театре. Спасали друзья, любимые люди – прежде всего семья, для которой он делал все, что только мог. Ему было тяжело без России, но трагедии все же не было.