Хореограф Борис Эйфман

– Ваши нынешние гастроли приурочены к премьерам или к юбилею театра?

– У меня отношение к юбилеям двойственное. Ведь, с одной стороны, я директор театра, а с другой – хореограф. И что касается второго, то возраст как бы говорит, что, быть может, надо приостановиться, а этого как раз сейчас делать и не хочется. Что же касается первого, то юбилей – это всегда возможность привлечь внимание к театру, в том числе и со стороны государства.

– А оно помогает?

– Да. Другое дело, что всегда хочется чего-то большего. Но это ведь всегда так и везде. А нужно жить, я считаю, по принципу «волка ноги кормят», иначе появится желание почивать на лаврах.

– Не находите, что этот принцип сегодня часто превращается в бесконечное стремление к заработку?

– Я не об этом говорю. Продаться за любые деньги – лишь бы продаться – это не то. Должен быть настрой на великое искусство, а не на заработок. Нужно достойно представлять свое искусство в мире, работать в этом направлении. Нам это, быть может, особенно трудно в своем роде, потому что мы занимаемся не сохранением классического наследия, не реанимируем прошлое, а создаем современную хореографию – и потому так важно представить ее в будущем. У нас, в общем-то, не может быть права на ошибку. От этого зависит наша жизнь, в том числе и наша финансовая жизнь.

– Финансово вы все же не бедствуете, уравниловки нет, и звезды получают больше, чем обычные артисты…

– Разумеется, наши звезды не получают столько, сколько в Гранд-опера, но больше, чем кордебалет. Хотя вот поехать в Москву, поднять такие гастроли, как сейчас, нам самим не под силу

– Даже в Москву?!

– Даже!.. Арендовать помещение, снять гостиницу, слава Богу, помогают спонсоры.

– Чем же отличается ваша «Чайка» от ноймайеровской, например, что идет сегодня в Москве?

– Моя «Чайка» – совсем другая. Это слияние идей Чехова, его философии, с идеями балетного мира. Во всем мире известны так называемые законы «чеховского театра», по которым нужно ставить Чехова. Я не был этим связан. Я не был связан языком и словом. У меня дух из слова переходит в тело – и именно через свойства тела я попытался разрешить чеховские проблемы – нового искусства, новых форм, об этом речь в «Чайке».

– А «Чайковский»?

– Я поставил недавно новую редакцию этого балета в Берлине. Чайковского исполнил замечательный лирический танцовщик Владимир Малахов, который воплотил трагическую личность. Спектакль имел большой успех. Надеюсь, что он будет успешен сегодня и в Москве. Фигура Чайковского чрезвычайно интересна для меня.

– И фильмы о нем тоже – Таланкина и Рассела?

– Я бы так не сказал. Последний сосредоточил свое внимание больше на по-настоящему трагической фигуре жены Чайковского – Антонине Милюковой и на эротике. А фильм Таланкина был, напротив, чрезмерно корректным. Но будут новые режиссеры, и они, я уверен, тоже что-то скажут.

– Но мы до сих пор не знакомы полностью даже с перепиской композитора, не знаем, как он умер, да и стоит ли вообще раскрывать его жизнь до конца?

– Я многое читал из переписки, письма к брату Модесту, в частности, что-то мне попадало даже в перепечатках… Стоит ли раскрывать – это уже зависит от цели, которую ставит перед собой тот, кто этим занимается. Сказать все – это всегда сверхзадача. Что же касается кончины Чайковского, я, конечно, не самый большой исследователь его биографии, но думаю, что все же это было самоубийство.

– Но он был христианином…

– Конечно, потому-то и избрал своеобразный путь рассчитаться с жизнью – выпил эти два стакана воды во время эпидемии холеры и умер.

– Вам интересны многочисленные современные постановки «Лебединого озера»?

– Что-то да... Интересна английская версия, где лебеди – мужчины. Она – самостоятельная.

– А вообще современная хореография вам близка?

– Например, «Жизель» Матса Экка имела колоссальный успех, и значит, она должна быть. Хотя я должен сказать, что мне не так уж много удается посмотреть.

– Есть ли сегодня великие хореографы?

– Сегодня период какого-то кризиса в целом. Такое время ожидания, накопления сил. Вот были Григорович, Бежар, Пети, потом Ноймайер, Форасайт, Килиан. Сейчас таких нет. Но хореограф – штучный товар… Бог даст, придут новые.

– А что в ваших планах?

– «Онегин»

– Почему «Онегин»?

– Потому что это снова Чайковский, на музыку которого я ставил и «Анну Каренину», и «Красную Жизель» – про великую русскую балерину Ольгу Спесивцеву. И, потом, меня очень волнует образ Онегина. Для меня это, конечно же, не лирические сцены. Хочется открыть неизвестное в известном. Мир пушкинских снов, его наваждений… Образ Онегина современен и трагичен – подумайте только, сколько параллелей с миром литературы, искусства.