Режиссер Алексей Попогребский

– Алексей, как вы себя чувствовали на «Золотом орле»?

– Как начинающий драматург Максудов из романа Булгакова перед афишей Художественного театра. Что мне придется выходить на сцену, честно говоря, совсем не ожидал. Однако в номинации «лучший сценарий» было не так тесно, как в прочих, – больших фигур там было поменьше. Вот мне и перепало.

– Согласны ли вы с тем, что ваша картина – о кризисе среднего возраста?

– Не вполне. Когда я писал и снимал, эта формулировка мне даже в голову не приходила. И сейчас кажется, что ситуация, в которой человек начинает слишком много думать о себе и своем месте в мире, обусловлена не столько возрастом, сколько внешними обстоятельствами и душевной предрасположенностью.

– Разве можно думать «слишком много»?

– Если сороконожка задумается о том, с какой ноги начать, она не сдвинется с места. Вот и нашему герою чрезмерная рефлексия во вред.

– До режиссуры вы долгое время занимались психологией, которая предполагает и углубленный самоанализ. Вам он тоже не пошел на пользу?

– С одной стороны, не пошел, потому что я оставил эту деятельность и стал режиссером. С другой – если бы я сам был не рефлексивен, этот фильм и этот герой вряд ли появились бы на свет. Ведь если картина делается не по заказу, в ней всегда отражаются какие-то личные моменты.

– Вы хотите сказать, что герой фильма в какой-то степени автобиографичен?

– Думаю, что да. Излишнее самокопание – бич российской интеллигенции. Это довольно мучительная штука, и я стараюсь понемногу от нее избавляться.

– С неприятием самокопания связано и ваше неприятие Достоевского?

– Как ни странно, после окончания работы над фильмом я его перечитал, причем с большим интересом и удовольствием. Он, конечно, великий писатель, но не мой. По структуре сознания – самый болезненный из российских классиков. Ощущение такое, что его герои находятся в постоянной экзальтации и в самоисступлении. Это не моя картина мира, не мое ощущение жизни. Мне гораздо ближе мироощущение Лескова, Тургенева, Толстого, Чехова. Я не люблю так называемые психологические фильмы, герои которых роются в чем-то невысказанном. Мне кажется, что кино – не совсем подходящее место для этого.

– Полгода назад я условно определил «Груз 200» как самый «темный», а «Простые вещи» – как самый «светлый» фильм года. Многим это не понравилось. А вы с этими эпитетами согласны?

– В «Грузе 200» действительно воплощена темная картина мира, наверняка личная для его автора. Она имеет право на существование, но по-человечески она мне чужда и не очень интересна. В сопоставлении с ней «Простые вещи» в самом деле можно считать «светлым» фильмом. Но ведь если сравнить их, допустим, с «Кубанскими казаками», получится, что мы сняли «чернуху». Все это относительно. Но не принимаю я только обвинений в искусственной оптимистичности финала – мне кажется, что он вполне соответствует течению фильма и общему ходу вещей.