Ирина Гринева

– Ирина, вас не посещают такие мысли, что вам как киноактрисе больше подошло бы другое время – 20–30-е годы ХХ века?

– У меня есть фильм – «Подкидной» Евгения Серова, про 20-е годы, и это действительно было стопроцентное попадание. Мне нравится то время, оно созвучно мне, оно очень красивое. И в то же время трагическое – война, роковые годы. Люди так трудно жили. В то же время как выглядели женщины! У меня бабуля на фотографиях времен войны в чулках со стрелками, каракулевой шапке, при всем параде. Я спрашивала: «Бабуля, как это возможно было?» В самые тяжелые времена женщины меняли картошку на капроновые чулки, покупали платья на рынках. Были танцы. На туфли надевали валенки, шли по снегу, потом на танцах валенки снимали. В то время женщины были женщинами, а мужчины были похожи на настоящих мужчин, которые могли нас защитить.

– Сейчас у нас мало снимается фильмов о первой половине ХХ века…

– Это дорогостоящее кино. А у нас сейчас в основном сериалы, а полного метра снимается мало. Как один мой любимый актер сказал: за сериалы режиссеров нужно ссылать на Соловки, пусть посидят! (Смеется.) Я где-то, может быть, солидарна с ним. Вообще мне больше нравится играть в театре, чем сниматься в кино, хотя кино я люблю больше, чем театр.

– Какой парадокс!

– Да. Но то кино, которое я люблю, сейчас очень редко встречается. Я в таком еще не снималась. Мне нравится скучное кино. Я люблю Антониони, Бергмана, Бертолуччи, Бунюэля, Трюффо. Из современного, может быть, этому стилю соответствует фильм Андрея Звягинцева «Изгнание». (Звягинцев – бывший муж Ирины. – Ред.) Кино – это больше режиссерская территория, где режиссер творит свой собственный мир, в который ты попадаешь. Иногда думаешь, что ты ужасно играла, а талантливый режиссер так тебя снял, что смотришь на экран и не узнаешь себя. Или наоборот. Я знаю, что хорошо сделала сцену, а в это время не так подсветили лицо, не видно глаз, и все не так. А театр – это непосредственное соприкосновение со зрителем. Даже если играешь у не очень одаренного режиссера, когда выходишь на сцену, ты можешь что-то сделать, заполнить ее собой.

– Сейчас многие актрисы пошли в кинорежиссуру. В этом году в этой области дебютировали Татьяна Догилева и Ирина Апексимова. У вас нет желания попробовать себя по другую сторону камеры?

– Я понимаю, что я не режиссер. Чтобы что-то сказать, я должна родить идею и умереть за эту идею. Я не нахожу в себе таких сил. Я свято отношусь к этой профессии и считаю, что режиссер в ответе за то, что он делает. Хирург же отвечает, если он плохо провел операцию. Вот и здесь то же самое. Кино – это операция на душах. Мы можем опошлить сознание или возвысить его. Мы можем высказать мысль, которая заставит человека сдвинуть горы, или, наоборот, придавит его, как могильная плита. А самое страшное, когда вообще пусто, когда – ничего. Но в ситуации сегодняшнего дня, когда кино снимают люди вообще без образования – вчера торговали кассетами, сегодня снимают фильмы, я за то, чтобы снимали актеры. Они все равно снимут лучше, чем нынешние режиссеры. Был такой реальный случай, когда в Питере на кинопробы к мальчику-режиссеру пришел Олег Басилашвили, а он даже не знает, кто это, и говорит ему: «Вы не могли бы почитать, я хочу увидеть ваш темперамент». Но, конечно, не все так страшно. Много происходит и хорошего.

– Например, вы снялись в очень хорошем фильме – «Я остаюсь» режиссера-дебютанта Карена Оганесяна. Там ваша героиня находится в коме и параллельно существует в потустороннем мире под названием «Кома». Как вам такая версия того, что происходит с человеком после смерти?

– Я не совсем согласна с концепцией этого фильма. Но с чем-то согласна. Наверное, когда человек в коме, он находится между тем миром и этим. Но я верю, что нас там встречают ангелы, а не провожатый с кубиком Рубика.

– В образе Федора Бондарчука…

– Да, в арестантском халате. Мне кажется, нас там будут встречать наши святые, ангелы. Это в лучшем случае, конечно. (Смеется.) Но я надеюсь на лучшее. А в остальном идея очень интересная. Андрей (покойный Андрей Краско в фильме «Я остаюсь» сыграл свою последнюю роль. – Авт.) нас с Аленой Бондарчук все время спрашивал: «А вы не боитесь, девчонки, такое играть?» Мы: «Да нет, не боимся». А его вот что-то пугало. Наверное, человек перед смертью находится в каком-то предчувствии. Когда погиб мой брат, стало ясно, что последний год он прожил именно в предчувствии смерти. Приходил ко всем родственникам в гости, сидел, обнимал. Он со всеми попрощался. Мы не осознаем этого разумом, но душа, наверное, чувствует. Как Моцарт боялся Черного человека.

– Раз уж мы заговорили о Моцарте, в каких спектаклях вас можно сейчас увидеть в театре?

– Недавно состоялась премьера спектакля «Орнитология», где у меня главная роль. Это в театре «Квартет И». Это удивительная пьеса, стильная, написанная очень хорошим языком. –

– А в театре имени Станиславского?

– У меня есть роль в спектакле «Евграф – искатель приключений». В постановке Татьяны Ахрамковой, худрука театра, заняты почти все актеры труппы. Эта пьеса не шла на сцене семьдесят с лишним лет, но я думаю, что сейчас она актуальна. Я играю канатоходку Бетти Шнайдер, приехавшую из Берлина в Россию 30-х годов. Мой партнер по спектаклю – Евгений Самарин, молодой ведущий артист нашего театра, играет главного героя. Его Евграф влюблен в мою циркачку, она же не прочь позабавиться с романтичным недотепой, который поддается чарам моей героини-обольстительницы. Он ищет в любви спасения от постоянного ощущения собственной ненужности и никчемности. В общем, я играю соблазнительницу.

– Как вы думаете, кому сложнее в любви – мужчине или женщине? Кто более уязвим?

– Тот, кто любит.

– Я читала во многих ваших интервью, что вы считаете – женщина не должна завоевывать мужчину, это мужчина должен добиваться любви женщины. Но ведь в наше время все так поменялось…

– Вообще женщина выходит ЗА-МУЖ. То есть за мужа. А не муж за жену. Не ты делаешь предложение, а тебе. Ты избрана. И этот человек должен заботиться о тебе всю жизнь. А ты должна довериться ему. Ты будешь рожать от него детей, а он будет заботиться о них, о доме. Какая у вас жизнь будет, если человек, которого ты полюбила, тебя не любит?! Ты его всячески добиваешься. И даже если добьешься, ничего хорошего из этого не выйдет. Это какой-то нонсенс. Еще никто не стал счастливым, женив на себе кого-то.

У нас сейчас нивелировался образ мужчины, поэтому мы имеем то, что имеем, – низкую рождаемость, мало браков. У нас сейчас мужчины – не мужчины, а сплошные гомосексуалисты. Если сейчас начнется война, я даже не знаю, кто пойдет защищать Родину. Страшно даже.

– Неужели все так мрачно?

– Конечно, есть много хороших мужчин. И некоторых моих знакомых они окружают. Я же не говорю, что нет настоящих мужчин или нет героев, или нет любви. Пока есть любовь, есть Земля. Когда ее не будет, наступит конец света. И в наши дни бывают потрясающие романы. Анатолий Александрович Васильев как-то рассказал такую историю, о которой прочитал в газете. Это реальная современная история, похожая на миф. Случилась она в Японии. Парень болен раком, и его девушка хочет с ним венчаться. А по их обычаям (я, правда, их совсем не знаю, так что если перевру, извините) нельзя второй раз ни с кем венчаться. Это уже на всю жизнь. Он знает, что умрет, и не дает ей согласия, хочет, чтобы она была счастлива, устроила свою судьбу. Но перед смертью они все же венчаются. И он умирает. А она говорит: «Я очень счастлива, что в этой жизни я была его женой». Это современные люди, в XXI веке. И такие истории есть и будут.