Писатель десятилетия Владимир Войнович

– Владимир Николаевич, как сегодня вы относитесь к различным премиям, и что для вас важнее: официальная награда или признание обычных людей?

– Да, мне приятней признание обычных людей. Если ваша премия действительно вручалась по итогам голосования читателей, то это и есть признание людей. А вообще я считаю, что награды, которые вручаются, особенно литературные, – это часто дело случая. Собираются какие-то люди, среди них есть поклонники писателя, есть противники, есть, которые вообще не читали его произведения. И почему они его выбирают, это бывает неясно. Поэтому для меня награды сами по себе ничего не значат, а вот признание значит.

– Вы следите за творчеством современных авторов? Видите ли среди них своих конкурентов?

– Я иногда читаю современных писателей, но говорить о конкурентах не могу. В литературе бывают последователи, а конкурентов не бывает, потому что каждый писатель – это неповторимая индивидуальность, их нельзя сравнивать. Можно говорить о какой-то традиции – например, я работаю в традициях классической русской литературы. И мне никто не конкурент, и я никому не конкурент.

– Хорошо, а кого-нибудь вы выделяете? Может быть, того, кто вам близок по духу, того, кто сможет прийти вам на смену?

– На смену идут толпами, и их не остановишь. И близкие по духу есть, но сейчас что-то в голову не приходят. Но даже среди тех, которые нравятся, симпатичны, за последние годы не было такого, чтобы я прочел его произведение и кричал – ура, вот наконец-то нашелся автор, которого я читал, не отрываясь. Такие мне не попадаются, хотя, может быть, они есть.

– А что вы можете сказать о таких писательницах, как Оксана Робски, Ксюша Собчак?

– Я не читал ни ту, ни другую, и читать не буду, и даже любопытства не проявляю. Но мне рассказывали, что Робски пишет о том, что называется «гламур». Но я считаю, что это не интересно. Интересно, когда пишут о настоящих человеческих болях, страстях, о жизни и смерти. Понимаете, если у кого-то что-то болит, то это болит одинаково, независимо от того, гламурный человек или самый зачуханный.

– Такая гламурная литература имеет право на существование и не портит ли она репутацию классической?

– Гламурная – это вообще не литература. Но литературный рынок – он очень странный и ни на что не похожий. Если сравнить его, скажем, с автомобильным, то там чем автомобиль лучше, тем дороже, и чем надежней марка, тем она популярней. А в литературе – это все равно, что за одну цену продавались бы «мерседесы» и «запорожцы», а народ бы кидался и расхватывал запорожцы. Вот и все книжки стоят примерно одинаково, а народ кидается на мусор, он наиболее потребляем.

– Более того, этот мусор пытаются тиражировать. Например, сейчас современные ученые пытаются заставить компьютер писать книги, то есть стать подобием литературного негра. Как думаете, к чему могут привести такие эксперименты, если они из лабораторий войдут в жизнь?

– Компьютер действительно скоро сможет писать детективы и боевики, но компьютер никогда не придумает Чичикова, Коробочку, Швейка. А вот книжки для метро компьютер может изготовлять в больших количествах, и подписываться «Робски» или «Собчак», или как угодно. И это даже хорошо, если наступит такое время. Потому что будет такое перепроизводство, что, я думаю, людям станет стыдно читать такие книги, и, может быть, они вернутся все-таки к нормальной литературе.