Писатель Людмила Улицкая

– После книги «Искренне ваш Шурик» вы заявили, что больше не будете писать романы. Но написали «Даниэль Штайн, переводчик». Почему вы отказались от принятого решения и взялись за большую и сложную книгу?

– Я и теперь говорю, что больше не буду писать романы. Но так со мной происходит всякий раз, когда я заканчиваю большую книгу: я чувствую себя совершенно обессиленной, понимаю, что меня почти уже и нет. Нет сил. Нет воли. Нет того внутреннего запаса, с которым можно в такое предприятие пускаться. Кроме того, я заканчивала свои романы в разные годы, а задуманы все они были в середине восьмидесятых и не сразу они разъединились, отпочковались один от другого. Я свою жизнь проживала с большим увлечением, она, как мне представляется, просто трещала от наполнения. И прошло немало времени, прежде чем я поняла, с какой стороны вообще можно подходить к той или иной романной теме.
Что же касается «Даниэля», я вообще и не собиралась писать о нем роман. Все началось с попытки перевода с английского документальной книги, написанной американским профессором-социологом, о Даниэле Руфайзене, с которым я была знакома. Я начала было переводить, но по ходу работы мне книга все меньше нравилась, хотелось ее комментировать, что-то добавлять к тексту, который, как мне казалось, не касался самого существенного. Я попросила разрешения у автора написать комментарий. Она в раздражении ответила мне, что я могу писать свою, собственную книгу и никакие мои комментарии ей не нужны. Ну, в конце концов, так и получилось. Сначала, правда, я писала документальную книгу – ее следы можно найти даже в одном сборнике путевых впечатлений об Израиле. Но мне самой написанное показалось как-то мельче «моего Даниэля». Я все забраковала. Потом еще одну попытку сделала. Опять не получилось. И только с третьей попытки дело сдвинулось. Это произошло, когда я поняла, что книга не будет документальной в обычном смысле этого слова. Я использовала множество подлинных документов, но многое и сочинила, поменяла отчасти человеческое окружение Даниэля, дала ему другую фамилию. И тогда я почувствовала себя свободной. За эти годы – со дня знакомства с Даниэлем в 1993-м до выхода книги в 2006-м – я много чего написала. А Даниэль терпеливо ждал и никуда от меня не отходил. Вот так, в конце концов, и появился «Даниэль Штайн, переводчик».

– Даниэль Штайн – наверное, один из первых ваших положительных героев?

– Ну, насчет положительных героев – это можно и поспорить. Есть такие критики, которые указывали мне на отсутствие у меня отрицательного героя: мол, что это у вас все герои положительные? Я, честно говоря, никогда так не делю ни людей, ни литературных героев. Каждый человек бывает и положительным, и отрицательным, и добрым, и злым, способен и на подлость, и на героизм.

– Когда вы задумываете новую книгу, что для вас важно: найти героя или найти историю?

– Как нас учили во времена молодости: что первично, что вторично? Бытие или сознание? История или герой? Не знаю. Должна произойти встреча человека и его истории. Тогда все получается.

– Писатель в России всегда был значимой для общества фигурой. К его мнению прислушивались. От него ждали объяснений, как надо жить. Осталось ли это отношение сегодня?

– Думаю, что мы стали в этом отношении вполне нормальной страной, которая ждет от писателей, чтобы он развлекал. Ушли в прошлое времена, когда писатели властвовали над общественным мнением, формировали вкус. Теперь дело обстоит ровно наоборот: вкус читателя формирует современного писателя. Это времена рынка. Не понравишься – не купим! Не объяснения жизни сегодня ждут от современного писателя. Если и есть любители разрешать мировые и вечные вопросы, им остаются Достоевский и Толстой, Камю и, на худой конец, Умберто Эко. Великая литература потому и великая, что она не стареет. Десять тысяч Коэльо родятся и умрут, а Шекспир останется. И это самое главное. А сколько человек будут его читать, не так уж и важно. Всегда останется горстка, которая будет читать Шекспира на трудночитаемом английском того времени, другие прочитают в адаптации, третьи пойдут в театр или в кино… Гамлет, Макбет и Отелло останутся с человечеством до скончания века. Шекспир и есть великий «объяснитель» природы человека.

– Несколько лет назад вы запустили серию детских книг «Другой, другие, о других», призванных научить толерантности. Получилось ли то, что было задумано? И вообще, можно ли научить толерантности?

– Это серия детских книг по культурной антропологии. Если хотите, учебник толерантности, написанный разными авторами, – антропологами, писателями, учеными. Пока есть четыре книги, еще четыре выйдут в течение двух-трех месяцев. Они практически готовы. Еще четыре в работе. А там видно будет. Ничему научить нельзя. Но ничто не мешает пытаться это делать. Уж очень мне не нравится, когда на наших улицах убивают таджикских девочек и студентов из Пакистана или Конго. Самое страшное, что среди убийц – несовершеннолетние. То есть дети. Бедные, неприсмотренные, необласканные дети, которым мамы книги в детстве не читали, в макушечку не целовали.

– Сейчас много говорят о том, что дети стали меньше читать, больше смотрят телевизор, часами просиживают в Интернете. Как воспитать у детей привычку к чтению?

– Да, все так. Не читают. Смотрят. Просиживают. Бороться невозможно. Можно что-то предложить другое. Например, взять да самому вслух почитать. Или в снежки поиграть. Или суп вместе сварить. В общем, пытаться жить с детьми общей жизнью.

– Слышала, что вы задумали новый проект для российских библиотек – «Хорошие книги». О каких книгах идет речь?

– Мне приходится довольно часто общаться с читателями в библиотеках. За границей обычно проходят встречи в университетах или книжных магазинах, а у нас – в библиотеках. Ну, постепенно узнала, во-первых, о замечательных женщинах. Мужчин среди библиотекарей не встречала, разве что среди руководителей. Во-вторых, поняла, что такое сегодня библиотека в маленьком городе, как она работает, как снабжается новыми книгами, кто туда ходит. Библиотека – это такое место, которому должно государство помогать. Не так давно государство и стало помогать. Но я, со своей стороны, вижу, как нескладна бывает эта помощь, как мало доходит до библиотеки, сколько оседает средств «в пути». Поговорила с профессионалами, с людьми, которые всю жизнь работают в этой сфере, – с Екатериной Гениевой, директором Всероссийской библиотеки иностранной литературы, и с Марией Веденяпиной, директором Пушкинской библиотеки, посоветовалась с другими опытными людьми. И вот придумали мы такой фонд, который помогал бы библиотекам получать действительно хорошие книги. Библиотеки получают, разумеется, и хорошие книги, тоже вполне официальным путем, но их мало. Да и библиотекари не всегда знает, что вышло нового. К тому же – не хочу распространяться на эту тему – здесь тоже существуют тендеры, благодаря которым книги получают, как редиску, в пучке, и немаловажно, сколько стоит пучок. Рынок, рынок... Ведь живем в условиях рыночной экономики! Словом, мы ищем деньги, нам их обещают и издатели, и богатые люди. Издатели – не «голые деньги», а книги. А уж что просить для библиотек – это и есть наша задача. То, что читаем сами, что покупаем себе и нашим детям. И специальная тема – книги по толерантности. Это в провинции необходимо. Как и в больших городах, впрочем.

– В последнее время вы много ездите. Что хотят знать о России западные читатели? И о чем спрашивают наши, российские?

– Да, последний год был у меня в разъездах. Западных читателей интересует, что я думаю о Путине гораздо больше того, что я думаю о Достоевском. Наши о политике спрашивают реже, зато им интересно, как я отношусь к Сорокину, Пелевину и… далее длинный список. А также, о чем я напишу следующую книгу. Самой бы хотелось знать.

– Кого из писателей вы считаете своим учителем?

– Да никого! Моими учителями были генетики. Они учили меня думать, смотреть, наблюдать. А писать я сама научилась. Как все: сначала палочки и крючочки, потом буквы…

– А кого из современных писателей читаете?

– Мало читаю современных писателей. В этом году я была членом жюри конкурса «Заветная мечта». Детская литература. Это было тяжело – сразу столько книг прочитать в очень короткое время. Но теперь я приблизительно знаю, как там обстоят дела. Кто противостоит Гарри Поттеру, так сказать. А вот несколько дней назад познакомилась с писателем Андреем Усачевым. Ну, так хорош, просто солнышко ясное! Надеюсь, что одну его книгу мне удастся втащить в наш детский проект. Случаются радости.

– Читают ли ваши сыновья то, что вы пишете? Обсуждаете ли вы с ними, что получилось, что нет?

– Один читает философские книги буддистского толка, другой успевает проглядеть и современные новинки, русские и английские, потому что много времени проводит в самолетах, как он говорит. Несколько разный у нас круг чтения. Но поговорить о книгах – это с удовольствием. Не могу сказать, что мои дети – мои поклонники. Это скорее наше семейное дело – производить что-то художественное: я пишу, муж рисует, один сын музыку сочиняет, другой тоже что-то сочиняет в области, мне недоступной. В этом смысле все в порядке. Мы друг другу интересны.

– Социологи говорят, что наше общество очень пассивно, что люди не верят, что от них что-то зависит, что они могут изменить жизнь вокруг себя. Даниэль Штайн был человеком, который брал на себя смелость менять жизнь других. Доводилось ли вам видеть в России подобных ему людей?

– Не могу сказать – да сколько угодно! Таких, как Даниэль, много не бывает. Но я была знакома со священником Александром Менем, одним из самых значительных и масштабных людей наших дней. Слишком мало времени прошло, чтобы понять, какого великого духа человек жил возле нас. Есть еще несколько великих и прекрасных, но их имена никому ничего не скажут. Эти люди, может, и были святыми, но очень тихими и скромными.
И еще я знаю очень много просто хороших, деятельных людей. Ну, может, не очень много. Но они есть, и, когда встречаешь их в самых разных городах, на окраине жизни или в центре, в больнице, в библиотеке, в хосписе, в детском доме, – это счастье и радость. Не знаю, удастся ли этим одиночкам изменить общественную атмосферу уныния, безнадежности и пассивности, но они есть, и это внушает надежду.