В таиландской тюрьме мне пришлось побывать даже раньше, чем в израильской. К счастью, только в качестве журналиста. По просьбе давнишних друзей навещал одного русскоязычного бедолагу, который не то по глупости, не то по наивности стал «сообщником наркоторговца». По крайней мере, так говорилось в обвинительном заключении по его делу.
Прямо скажу – бангкокская тюрьма строгого режима произвела на меня жуткое впечатление, и, прежде всего, отсутствием канализации и переполненностью камер. Мне стало просто не по себе, когда, пройдя по коридору одного из тюремных корпусов, я оказался на пороге полутемной, дурно пахнущей клетушки не более 12 кв. метров, в которой сидели на корточках, лежали у стен и стояли не менее 15 заключенных. Один из охранников, сопровождавших меня, выкрикнул имя, и ко мне вышел мой соотечественник. Этот сибиряк, похоже, уже свыкся со своей судьбой. Обменявшись с ним несколькими фразами, передав несчастному узнику приветы от его знакомых, а также вручив сверток с продуктами, я покинул весьма мрачное заведение, которое, убежден, никого перевоспитать не может. Вскоре я получил радостное известие об освобождении этого парня. Против него, как оказалось, не нашлось серьезных улик. О таиландской тюрьме я вспомнил, когда недавно по заданию редакции посещал израильские пенитенциарные заведения.
А вот в еврейском государстве четыре вида тюрем – для взрослых мужчин, детские, женские и предварительного заключения. Израильские тюремщики не ходят со связками ключей. Камеры открываются даже не пластиковыми карточками, а… пальцем. Специальное устройство считывает отпечатки, и двери распахиваются. Да и фамилии заключенных записываются не в блокнот, а в маленький компьютер, именуемый по-русски «наладонником». Сидельцев в израильских тюрьмах пересчитывают четыре раза в день. В «наладоннике» охранника имеется файл, который идентифицирует и фиксирует результаты пересчета. Нажав клавишу, тюремщик видит фамилию и фотографию заключенного. В «наладонник» вписываются и жалобы узников, которые передаются в общую информационную систему, а затем – в соответствующие подразделения.
Согласно израильским законам, заключенный, отсидевший четверть срока, имеет право на «побывку» домой на срок от восьми до 96 часов. Такую вольность некоторые преступники используют для попыток к бегству. На сегодняшний день в израильских тюрьмах находятся 23 270 заключенных, в том числе 323 женщины. Почти 13 тысяч осуждены по уголовным статьям и около 10 тысяч получили наказания, связанные с безопасностью государства. Ежегодно управление тюрем Израиля (ШАБАС) заваливают тысячами просьб о предоставлении отпуска. Если учесть, что один и тот же заключенный получает отпуск несколько раз в году, то прошлый год в этом отношении был рекордным, ибо в отпуск были отпущены более 70% арестантов.
В израильских тюрьмах никто никого не заставляет трудиться на благо общества. Но желающие записываются в «рабочие отряды» и по утрам выходят на работу. Правда, мало кто в тюрьме зарабатывает больше 3,5 тысячи шекелей (около 800 долларов). Такой заработок лишь немного превышает израильский минимум. Вероятно, поэтому желающих сколачивать мебель в тюрьме «Аялон», в которой содержатся 800 заключенных, нашлось только 250 человек. А вот получить полноценное школьное образование хотят многие. Во всех местных пенитенциарных заведениях работают оснащенные компьютерами школы и даже учебные центры, где можно овладеть той или иной рабочей профессией. В тюрьмах созданы условия для занятий спортом, а желающие помолиться за спасение своей души могут пойти в небольшие синагоги, мечети и православные церкви, которые также функционируют при тюрьмах.
Михаил Баль получил три года тюремного срока за избиение жены. Супруга давно простила его, навещает, приносит передачи. С Балем я столкнулся, когда уже выходил за ворота тюрьмы. За Михаилом тоже захлопывались ворота «зоны», потому что он уходил на «побывку». «Каковы ощущения перед отпуском?» – решил спросить я Баля, показавшегося мне вполне добродушным мужчиной средних лет. Но, вероятно, мысль о необходимости вернуться в обитель, не ставшею его родным домом, мешала Михаилу, временно обретшему свободу, радоваться предстоящей встрече с домашними. Поэтому, узнав во мне журналиста и скорчив злую физиономию, Миша ответил так: «А вы попробуйте посидеть в тюряге по-настоящему хотя бы один день, тогда узнаете».