- В Вашей судьбе все началось с джаза, Александр Васильевич.
- Да. Но вот джаз я как раз играть и не умею. У меня с детства нет музыкального слуха. И я пытался донести эту мысль до Карена Шахназарова ( режиссер фильма «Мы из джаза», прим. ред. ), но он мне не внял. Он сказал, что сибиряки – народ настырный, и всего могут добиться, если с них построже требовать. И вероятно, он был прав. Потому что в итоге возникло всеобщее заблуждение, меня стали приглашать сниматься в музыкальные фильмы и даже участвовать в джазовых фестивалях, и принимать в джазовые клубы. И даже в жюри джазовых фестивалей. На все эти инициативы я честно отвечал, что у меня нет слуха. Но меня никто не слышал. Кто из нас глух, я не понял.
- Вот оно, великое влияние кинообраза. Шахзназаров, подарил вам и вторую судьбоносную роль, в «Зимнем вечере в Гаграх». Вы как-то используете сейчас ваш творческий союз для получения помощи от Мосфильма при создании собственных фильмов?
- А какую помощь может оказать Мосфильм? Он давно оказывает услуги, а сам кино не снимает... Мы дружим с Кареном, но помощи я от него, как от директора Мосфильма, не прошу. Я стал вполне самостоятельным. Деньги на фильм ищу сам. Сейчас ведь у нас стало, как и на Западе: кто нашел деньги, тот и снимает кино. Свою встречу с Кареном я считаю удачей. Не встреть я его еще во время учебы во ВГИКе, не приди ему в голову мысль заставить меня играть на банджо и бить чечетку - и не было бы актера Панкратова - Черного.
- Вы же режиссер по образованию, Александр Васильевич. Как получилось, что мы узнали вас прежде всего как киноактера? Вы не хотели снимать?
- Мне не давали снимать картины. Цензура была жестокой, сценарии мои запрещали. Я сидел по пять лет без работы. Потом повезло – попал ассистентом к Андрону Сергеевичу Кончаловскому на «Сибириаду», и там впервые снялся в небольшой роли Сашки - верхового на нефтяной вышке. И после этой роли меня стали приглашать на актерские работы. Я не отказывался ни от чего, потому что насиделся без дела. И по сей день не отказываюсь, потому что без работы я зверею. Я люблю работать.
- Вы приехали в Москву из Горького, где закончили театральное училище. Легенда о том, что вы в первый же день в Москве Вас провел в театр Высоцкий, правдива?
- Да. Это был знак судьбы. Я приехал в Москву зимой, на каникулы, с другом Витей Шведом, с которым мы вместе учились в Горьком в театральном училище. Причем провез меня друг без билета, договорившись со своей знакомой проводницей. На билет у меня денег не было, мама моя получала 50 рублей пенсии после реабилитации, а отца я не помню. Мы с другом ехали в поезде с прицелом попасть в театр на Таганке, который тогда гремел в стране. Раньше был очень хороший закон для студентов театральных вузов: они могли проходить без билета в любой театр страны. И с вокзала мы сразу поехали на Таганку, и друг мой Витя сунул в окошко администратора наши студенческие, в надежде получить законную контрамарку. Из окошка нам наши студенческие выбросили обратно: «Вы с ума сошли, ребята, дипломатам контрамарок не хватает!» Витя расстроенный уехал к родственникам, а я не мог так сразу похоронить свою мечту и пошел на служебный вход в надежде на чудо. И чудо явилось ко мне в лице мерзнувшего там в зимнем белом полушубочке Коли Бурляева, тогда уже известного по «Иванову детству». А спутницей у него в тот вечер была Ирина Роднина, наша десятикратная чемпионка мира по фигурному катанию, как сейчас помню ее хрупкий силуэт. Коля мерз у служебного не просто так, а с прицелом: его пообещал провести сам Высоцкий, который в тот вечер играл. Я подошел к Коле и сказал то, что нужно было сказать: «Здравствуйте, Николай, я в будущем ваш коллега. И не могли бы вы меня провести в этот театр, поскольку я впервые в Москве и давно мечтал посмотреть спектакль Таганки?» - «Как я тебя проведу? - вскричал Коля, - Видишь, сам тут мерзну в полной неясности, может, проведет Высота»… И тут дверь на миг распахнулась, оттуда выскочил Высоцкий в тельняшке и бескозырке, и махом руки пропустил нас всех в театр, не пересчитывая.
Потом, после спектакля, а шли в тот вечер «Десять дней, которые потрясли мир», я зашел за кулисы, чтобы поблагодарить Высоцкого, и меня почему-то никто не остановил, прошел к нему в гримерную и мы познакомились. И с Владимиром Семенычем, и с Борей Хмельницким, и с Виталием Шаповловым. Вот так прошел мой первый день в Москве.
- Да, приняла Вас столица сразу.
- Вы знаете, я же с ней разговаривал. Когда в 1971-м я приехал поступать во ВГИК, я приходил на Красную площадь и просил ее: «Помоги мне, матушка, пожалуйста. Прими к себе бродягу». И она услышала. Приняла меня. Я поступил во ВГИК. На режиссуру.
- Вы свои режиссерские таланты применяете в жизни?
- Конечно. Каждый человек – режиссер своей судьбы. Кто-то удачно ее режиссирует, а кто-то – нет. Поэтому к слову «карьерист» я отношусь хорошо. Потому что карьерист - это тот, чей спектакль удался. А это заслуживает аплодисментов. Если, конечно, за достижением карьеры не стоит подлости. Если ты пришел к своей цели - значит, ты хороший режиссер. Я был деревенским мальчиком с Алтая. И поставил цель покорить Москву. Писал стихи, которые мне запрещали. А теперь меня приняли в ассоциацию писателей Европы. У меня вышла книга стихов, Марина Арсеньевна Тарковская сейчас в Петербурге подготовила вторую, огромный том... В «Королевском журнале» в Англии 16 страниц моих стихов. Я мечтал служить во флоте, потому что все девки из нашей деревни бегали за моряками. И попал служить в знаменитую Таманскую дивизию. Все главное получилось. Что плохого в том, что я верно срежиссировал свою жизнь?
- Какой Вы в Ваших стихах? Такой же шутливый и беспечный, каким мы привыкли и хотим Вас видеть на экране?
- Стихи – занятие интимное. В них врать нельзя. Стихи у меня трагические. Потому что в душе своей я очень грустно смотрю на окружающий мир. Потому что мне очень больно. За мою семью, за мою маму. Она всю войну сопровождала эшелоны на линию фронта, потеряла двоих детей.. И получала она пенсию в 50 рублей, как реабилитированная. И помню, в 50-летие победы она позвонила мне и говорит: «Санка, ты мне денег не присылай больше, мне к пенсии прибавили целых 23 рубля 70 копеек!» Я трубку когда положил, заплакал. Поэтому, знаете, весело смотреть на жизнь у меня не было повода. Да и сейчас они редки. Но я знаю, что людям надо нести радость. Потому что в этом мире им несладко. И я с экрана я им улыбаюсь. И только в стихах я исповедуюсь. Но я знаю, поэзию читает не весь народ в России, и если я кого-то ими и опечалю, то грех невелик.
Приближаюсь я к морю с горем.
Волны берег к ногам толкают.
Им не надо моих историй.
Им не надо любви к Алтаю.
Им не надо. Да что им, мутным,
Пеной брызнувшим, как слюной.
Утро! Да здравствует утро,
Солнце, вставшее надо мной!
| СПРАВКА Заслуженный артист России Александр ПАНКРАТОВ-ЧЕРНЫЙ родился 28 июня 1949 года в деревне Конево Панкрушихинского района Алтайского края. В 1969 году окончил актерский факультет Горьковского театрального училища, работал актером Пензенского драматического театра. В 1976 году окончил режиссерский факультет Всесоюзного государственного института кинематографии. Дебютировал в кино у Андрея Кончаловского в «Сибириаде» (1978). Но славу ему принесла роль Степана в комедии «Мы из джаза» (1983). Снялся более чем в сотне кинокартин. Наиболее яркие роли сыграл в фильмах «Зимний вечер в Гаграх» (1985), «Где находится нофелет?» (1987), «За прекрасных дам» (1989), «Десять лет без права переписки» (1990), «Бабник» (1990), «Новый Одеон» (1992), «Мастер и Маргарита» (2004). Режиссер фильмов «Взрослый сын» (1979), «Похождения графа Невзорова» (1982). Еще в 60-х годах его стихи публиковались в литературных журналах и газетах. В 1996 году вышел отдельный сборник его лирики. Бессменный президент кинофестиваля «Южные ночи» в Геленджике. Панкратов-Черный был женат не один раз, но с Юлией Монаховой – дочерью известного кинооператора Владимира Монахова – они живут вместе уже 36 лет. Их сыну Владимиру – 27 лет. Он учился на факультете журналистики МГУ, затем в цирковом училище. Сейчас – студент Российской академии театрального искусства – ГИТИС. |