Первый навсегда

И снова все перевернулось. Ошарашенные комментаторы радио и телевидения принялись было по привычке припоминать всякие гадости вроде дирижирования оркестром в Германии, но тут из Кремля раздался на удивление достойный отклик Владимира Путина. И в мгновение ока начинавшийся было ярмарочный фарс сменился потетическим реквиемом. Так неожиданно оказалось, что от управляемой демократии тоже может быть какой-то прок, если рулить ею по совести, а не по понятиям.

Конечно, Борис Николаевич, как обычно, поставил всех на уши, переломав планы президентам и премьерам, олигархам и иерархам, театрам и телекомпаниям, не говоря уже о простых смертных. Все смешалось: оранжевый десант лужковских гастербайтеров, в ночи красивших заборы и фасады, взламывавших и тут же снова трамбовавших мостовую; колонны эвакуаторов, без разбору и под чистую пожиравших мирно спавшие на тротуарах автомобили; безумные глаза водителей, загнанных в мышеловку между гаишниками и бетонными блоками... Все это можно было видеть во вторник и среду в районе Пречистенки и Большой Пироговки – там, где должен был пройти путь траурного кортежа.

Неожиданно выяснилось, что у нас нет никакого ритуала на случай кончины главы государства. Пусть бывшего, но – главы. Второпях взяли за образец ритуал отпевания Императора Всероссийского. Но, разве Конституция не показывает ясно различие между главой светского и многоконфессионального государства и православным царем? А если следующий президент будет исповедовать другую религию, как быть? Неужели будем прощаться с умершим главой государства в синагоге, в костеле, в мечете? А если он окажется атеистом? Где прикажете проводить прощание? В планетарии? И как это понимать, когда почетный караул, нарушая все каноны, марширует по храму с фуражками в руках, чтобы встать наконец спиной к алтарю? Но то, что Борис Николаевич стал первым за последние сто лет главой российского государства, кого проводили достойно, это очевидно. И неожиданно.

И пока на редкость аккуратные маляры рисовали на проезжей части линии и стрелки, а чиновники гладили шнурки в ожидании предстоящего слета высшего начальства, какое-то забытое движение началось в столичном и подмосковном народе. Он словно что-то вспомнил или понял, и потянулся к храму Христа Спасителя, чтобы многотысячной змеей изогнуться у храма, желая проститься – теперь уже навсегда – с тем, кто сначала был его кумиром, гонимым и прекрасным, потом – всенародно избранным президентом, великим и победоносным, потом – разрушителем Советского Союза, губителем парламентаризма, поджигателем чеченской войны, покровителем олигархов, главой пресловутой Семьи... И хотя в традиционных упреках в адрес Бориса Николаевича факты сильно уступают мифологии, но они уже успели сформироваться, заматереть и теперь живут в сознании людей самостоятельно, вне всякой связи с действительностью. Живут, как воспоминание о пресловутой колбасе за 2 рубля 20 копеек, за которой в славное советское время давились в бесконечных очередях москвичи и гости столицы, и которую теперь даже бездомные собаки не станут есть.

Кроме того, давно замечено, что постепенное повышение скорости автомобиля почти не улавливается пассажиром, тогда как резкое ее снижение, скажем, со 120 до 80 км/час, создает впечатление, будто машина теперь вообще вот-вот остановится. Так случилось и с Ельциным. Он широко шагал, открывая народу все новые и новые горизонты: свободные выборы, независимую прессу, свободу слова, федерализм, свободу совести, реабилитацию репрессированных народов, местное самоуправление, реабилитацию жертв политических репрессий, свободу торговли, свободу передвижения, частную собственность... Для советского человека все это было не просто внове. Это было почище пересадки из горбатого «Запорожца» в шестисотый «Мерседес». Дух захватывало!

Но постепенно число еще не открытых горизонтов таяло, а ожидания населения только росли. Одновременно набухали проблемы, которые поначалу казались мелкими, периферийными, вроде смены власти в Грозном. Прекрасно помню, например, как в конце 1991 года на неформальной встрече с руководством страны была выработана идея приглашения Дудаева в Москву для назначения его полпредом Президента России в Чечено-Ингушетии. С самыми широкими полномочиями, но полностью подотчетного главе государства. Увы, подковерные интриги тогда расстроили уже вполне согласованную «рокировочку», которая наверняка предотвратила бы все последующее трагическое развитие чеченского кризиса. Кстати, состоявшееся сравнительно недавно возвышение сначала Ахмада, а теперь и Рамзана Кадырова – почти точная реализация той давней идеи. Значит идея была верной? Просто ее не заметили, проскочили, как единственно верный, ведущий к цели поворот.

Да, Борис Николаевич всегда стремился быть первым. И теперь он останется таким навсегда. Первым Президентом России. Даже для ненавидящих его. Для тех, кто источником всех тягот произошедшей революции, видит не себя, а его. Он - наш общий исток, отправная точка новейшей российской государственности. Первый, не побоявшийся рискнуть ради туманного рыночного процветания, поставив весь свой авторитет на гайдаровскую шоковую терапию. И как это ни удивительно, народ понял, что это именно терапия, болезненное, но лечение, а не просто шок. Сейчас вряд ли кто вспомнит вопросы мартовского референдума 1993 года, на которые сторонникам Ельцина нужно было ответить «Да-Да-Нет-Да». Напоминаю: второй вопрос референдума звучал так: «Одобряете ли вы экономическую политику Президента Ельцина и правительства?». И больше половины граждан ответили: «Да!». Так больной, гнущийся глиной под руками мануального терапевта, кричит: «Да! Здесь! Больно!.. Теперь лучше... Спасибо, доктор». Мы не сказали ему спасибо тогда. Мы сделали это на уходящей неделе. Конечно, лучше поздно, чем никогда. Но он, нетерпеливый, всегда хотел раньше, быстрее... Чтобы быть первым...