Фантики для гениев

Юбилеем Моцарта, который вроде бы уже позади, продолжает жить вся маленькая Австрия. Всенародное празднование сопровождается фирменными йогуртами и сосисками «Моцарт», разнообразными кондитерскими изделиями под тем же названием, специальными туристическими маршрутами и прочими вещами, которые иной завсегдатай консерватории сочтет как минимум за курьез. Однако в Австрии, если не считать странного памятника на родине композитора, вызвавшего бурные споры, никакая коммерческая мишура и суета не задели чувств австрийцев, не оскорбили их искренней любви к великому соотечественнику. Отдавая почести земляку, все, от мелкого лавочника до служащих государственных учреждений, с удовлетворением подсчитывают, насколько возрастет поток туристов, а значит, и доходы местных обывателей. Примерно также отмечают в этом году 400-летие Рембрандта голландцы. Это умение отличить и отделить два потока («Богу – богово, а кесарю – кесарево») давно стало привычным явлением их жизни.

Третий «великий юбилей» 2006 года выпал на долю России. И тут хорошо видно, что в нашей стране великие личности становятся скорее символами, «иконами», о которых «или хорошо, или ничего», их образы теряют полутона и объем. Во всяком случае, все, что посвящено столетию Шостаковича, проходит у нас в музыкальных залах.

Единственным примером успешного бренд-гения в России остается Пушкин, который, как известно, «наше все». Имя поэта прекрасно работало в коммерции даже в советские времена (шоколад «Сказки Пушкина», многочисленные бюстики Пушкина и т.д., туриндустрия – кто хоть раз не побывал в каком-нибудь пушкинском месте?). Теперь же едва ли не каждое второе заведение на Пушкинской площади считает своим долгом связать свое название с большим именем. Это красиво и это приносит деньги. Из других имен на ум приходят разве что Достоевский и Чайковский (опять же народно любимый образ, который в последние годы, правда, получил некоторый специфический оттенок, но сейчас не об этом). Но им до Моцарта с Рембрандтом еще дальше, чем Пушкину.

Шостакович в этом списке почему-то и вовсе оказался не на виду. Имя его, несомненно, знакомо каждому, но юбилей гениального человека, почитаемого и в нашей стране и во всем мире, проходит сухо и официально. Фестивалям и концертам несть числа, театры пополнили свой репертуар постановками с произведениями Шостаковича. Но все это для любителей академической музыки (признаемся честно: их все же не так много). А где же народная составляющая торжества? Или это наш обычай – музеефицировать великого человека, возвести его почти что в ранг святого и привычно равнодушно молиться на него?

Впрочем, есть и объективные причины. Нельзя сказать, что творчество Дмитрия Дмитриевича Шостаковича так же популярно в народе, как, например, Петра Ильича Чайковского. И тому есть простое объяснение. Сочинения Шостаковича плохо знают. В обыденном сознании он ассоциируется, в первую очередь, с Ленинградской симфонией и ленинградской блокадой, а человеку подсознательно свойственно отодвигать от себя болезненные воспоминания. Но ведь было время, когда «Песня о встречном» частенько звучала из всех репродукторов, и люди заряжались ее радостью и бодростью. А кто из начинающих пианистов не играл его «Романса» из кинофильма «Овод» (того, старого, с Симоновым и Стриженовым)? А когда вы смотрели «Гамлета» или «Короля Лира», у вас не пробегали мурашки от непонятного, почти осязаемого чувства беспокойства и надвигающейся беды? И пусть Шостакович не любил свою работу в кинематографе, но музыку к 36 фильмам он все же написал, а кино, как известно, у нас – «главное из искусств». Коллеги-кинематографисты об этом не вспомнили.

Имя Шостаковича невозможно представить брендом еще и в силу самой его личности – трагической, замкнутой, обращенной в глубь себя. Это все же символ, как и многие другие великие имена, с трудом поддающиеся коммерциализации. Прошло еще слишком мало времени, он еще очень близок.