Космонавт Алексей Леонов

– Алексей Архипович, на днях на Землю возвратился экипаж 12-й экспедиции МКС. Но в прессе репортажей с места приземления не появилось – как это постоянно было в ваши времена, когда первые полосы целиком посвящались новым космическим достижениям. Это вас не огорчает?

– Я думаю, это не вина прессы. Она лишь отражает отношение власти к событиям, которые не кажутся важными, а затем уже и отношение общества. Возмутительное, в общем. 27 марта годовщина гибели Юры Гагарина. Я в этот день в Киржач во Владимирской области, на место, где упал самолет, каждый год приезжаю. Было время, когда со мной там поминали Юру несколько человек из отряда космонавтов. А в последние годы съезжаются тысячи людей со всех концов земли русской! Вы об этом писали? Какая-то другая газета писала? Нет. Пишут что угодно – вплоть до того, что кто-то видел Гагарина в «психушке».

– А как вы считаете, почему такое происходит?

– Потому что пришли совершенно другие, новые люди. Привычка жить в близком соседстве со Вселенной, наверное, появилась. За 45 лет слетали 430 космонавтов и астронавтов. Батальон. Даже хороший комбат всех не запомнит. Процесс привыкания к чему-то необыкновенному – объективный. Но его можно ускорить или замедлить. Оболгать историю, заполировать ее в чьих-то интересах – или рассказать, как все было. Начало освоения космоса по указанию сверху заполировали очень сильно. А теперь маятник пошел назад. Потому что недосказанная правда хуже лжи. Деньги на космические программы нам выделяют, за работу платят, но мы в изоляции от общественного сознания – как на борту МКС.

– А ведь пели: «Родина слышит, Родина знает!»

– Знать-то она, может, и знает. Но слышит плохо. Сережа Крикалев 844 дня за три экспедиции отлетал. Я ему говорю: «Сережа, ты сумасшедший!». У него, между прочим, вместо головы какая-то гигантская вычислительная машина. На станции «Мир» и на МКС он отремонтировал все бортовые вычислительные комплексы: как великий хирург, знающий расположение каждого кровеносного сосуда, открыл крышку, залез, покопался, ткнул – заработало на русском языке. Обществу что-нибудь об этом известно? Страна знает своего героя? Почему он обществом не востребован? Может, Сережа и в нашей жизни кое-что сумел бы отремонтировать? В Общественную палату не попал ни один космонавт, ни один представитель аэрокосмического комплекса. Кто будет формировать общественное мнение? Алла Пугачева? Или Коля Расторгуев – советник президента по культуре? Чего он будет советовать? Хороший парень, в сапогах ходит, в портупее – но этого же недостаточно. Я сказал главе нашего Федерального космического агентства Перминову: «Анатолий Николаевич, дело не в том, что меня или вас не позвали туда. Но коль скоро нам приказали создать ГЛОНАСС – гигантскую навигационную систему, коль скоро мы говорим о «Клипере», многоразовом корабле, который лучше и дешевле, чем американский «шаттл» – то между нами и властью должны быть достойные люди».

Беда для России, где существует очень хорошее понятие «сын отечества», что взгляды прикованы не к Сереже Крикалеву и, сквозь время, не к Юрию Гагарину, а к «Татушкам». Не лично к этим девочкам, а вообще к новой генерации «властителей дум»... Кто-то скажет: Леонов – человек другого времени. Но я знаю, что время непрерывно. Я чувствую и понимаю время – потому что сам делал время.



«Какие ребята хорошие! Но один – что за парнишка!»

– Алексей Архипович, уже 45 лет прошло с полета Гагарина. За это время что-нибудь в нем, вашем ближайшем друге, проявилось, чего вы, может быть, при его жизни не замечали?

– Перед полетом Юра замечательные слова сказал – их опубликовали тогда все газеты: «Вся моя жизнь мне кажется одним прекрасным мгновением». Чем больше времени проходит, тем больше это видишь. Вы подумайте: 27 лет, человек только-только «встал на крыло» – и становится любимцем человечества. Гагарин до полета – состоявшаяся личность с очень трудной судьбой. Там была и немецкая оккупация, которую он пережил ребенком, и учеба в ФЗУ и техникуме, и служба в авиации в Заполярье. А после полета Гагарин – это государственный человек, выполняющий уникальную общественную миссию, продолжая оставаться профессионалом. И он это выдюжил. Да, из него пытались сделать «свадебного генерала», но до конца не смогли.

– Потому что он добился разрешения снова летать?

– Не только. «Одно прекрасное мгновение» – когда жизнь превращается в судьбу. И я был свидетелем этого превращения.

Первая встреча с Сергеем Павловичем Королевым. До этого, проходя подготовку по программе «Восток», мы слышали слово «главный». Потом – инициалы «СП», потом – «Сергей Палыч». Фамилия не произносилась. Встреча с «СП» состоялась примерно за полгода до 12 апреля, в гостинице «Мавритания», описанной Львом Толстым в романе «Воскресение». На задворках стадиона «Динамо». В этом кирпичном особнячке, где размещался НИИ авиационной медицины, нас уже год готовили. Подъехал «Зил-110», оттуда вышел могучий человек с короткой шеей, в пальто «маренго», в шляпе, надвинутой на глаза – карие, колючие. Зашел в комнату, мы при его появлении встали навытяжку. Окинул нас всех своим колючим взглядом. «Садитесь, орёлики». Орёлики сели. На столе перед ним лежал большой лист, где все было написано про каждого из нас. «Ну давайте знакомиться. Аникеев». Встал Ваня Аникеев – он так и не слетал, в апреле 63-го был отчислен из отряда за нарушение дисциплины. Вместе с Гришей Нелюбовым и Валей Филатьевым пьяные напоролись на патруль и оказали сопротивление... «Садитесь, Аникеев... Быковский... Волынов... Гагарин...» Юра встал – и Королева как будто встряхнуло. Смотрит на него удивленными глазами, быстро теплеющими, и началась беседа: а кто матушка? а батюшка? а где? а как? «Хорошо, садитесь». Поговорил с остальными, уехал. Я подошел к Юре и говорю: «Знаешь, по-моему, выбор пал». – «Да ну, нет».

На другой день Королев проводил совещание техруководства, рассказал о встрече с «орёликами». «Ой, какие ребята хорошие! Но один – что за парнишка!»

И знаете, что самое поразительное? Мы, конечно, ревновали, но все, кто работал с нами, были такого же мнения. Нас как будто кто-то калибровал, все хороши, но Юра – из ряда вон выходящий. Потому что вот это «прекрасное мгновение», все, что с ним происходило до 12 апреля, было настолько правильно, без влияния кого-то. Он сам себя делал. И все это от бога. А уж после полета сомнений в том, что Юра – не просто симпатичный парень, а явление, самородок, не оставалось.



«Лучшее, что может Россия, – начать жить прилично»

– Полет Юрия Гагарина был вызовом США, и мы их до конца 60-х опережали. Потом они полетели на Луну, создали свои «шаттлы». Сегодня мы вместе с ними работаем на МКС. Но при этом элемент конкуренции подспудно присутствует. Она может снова обостриться?

– Нет. И я горжусь тем, что приложил к этому руку. Я здесь имею в виду программу «Союз-Аполло». Уже тогда, в 75-м году, стало понятно, что дальше изобретать велосипеды ни нам, ни им не надо. Двигаясь каждый своим путем, мы с ними вышли к точке пересечения не только научно-технических поисков, но и национальных интересов. Конечно, «ястребы» и у нас, и у них никуда не денутся, но погоду будут все-таки делать не они. Поскольку и в США, и у нас, пока робко, но уже достаточно конкретно, идет разговор о Луне, а затем и Марсе, все понимают: в одиночку ни американцам, ни нам это не вытянуть. Стоимость программы «Марс» будет исчисляться суммой 50–60 миллиардов долларов. Но выделить такие огромные деньги мало – у нас нет опыта пилотируемых полетов на другую планету, а у них нет и не будет еще долгое время таких систем регенерации, какая стояла на «Мире» и теперь стоит на МКС. Мы делаем лучшие скафандры, у нас лучшие системы катапультирования. «Мир» четырнадцать лет работал вместо пяти – это, может быть, не так эффектно, как полеты кораблей «Аполло» на Луну, но в контексте жизни человека в космосе это гигантский прорыв.

– Однако «Мир» был нами затоплен...

– И корабль «Юрий Гагарин», флагман нашего космического флота, был украинцами продан по дешевке – распилили на металлолом. Вместо того чтобы на нем создать, скажем, туристический комплекс, приносящий небывалую прибыль. Дураки везде есть. Но, повторю, те реалии, перед которыми земляне скоро окажутся, подсказывают больше доверять людям умным и прагматичным. Среди умных американцев, как и среди умных русских, есть четкое и твердое понимание неизбежности кооперации, если мы хотим продолжать полеты. Никогда не забуду мой первый визит в лабораторию в Сан-Диего, где у входа стояли два седовласых профессора с огромным плакатом: «Together we are better!» – «Вместе мы лучше!»...

Вы хотите услышать от меня прогноз – грозят ли нам «звездные войны»? На сегодняшний день в мире накоплено столько ядерного оружия, что хватит всего 0,3 процента, чтобы трижды уничтожить всю биологическую жизнь. Крысы, может быть, останутся – они держат очень хорошо 500 рентген. А зачем три раза бомбить, если каждому из нас одного более чем достаточно? И если сегодня смерть выкосит все живое у нас, через полмесяца она придет и к ним. И наоборот. Лишь сумасшедшие могут принять решение повторить Хиросиму или то, что мы сделали на Новой Земле, взорвав 50 мегатонн. Я помню картинку из школьного учебника географии: «Птичий базар на Новой Земле». Так вот уже 45 лет – столько же, сколько прошло со дня полета Юры – нет на Новой Земле птичьего базара. Новая Земля была роддомом белых медведей – нет их там почти полвека. Нам этого мало?

Надо больше говорить обо всем этом. И писать. И о том, что делалось, и о том, что будет, если нечто худшее сделать. У меня ощущение, что все просто забыли и о последствиях взрыва над Новой Землей, и взрыва в Чернобыле, и о теории «ядерной зимы», неопровержимо доказанной американцем Саганом и нашим ученым Александровым. Об этом, дорогие мои, чаще пишите, а не о том, как политики поигрывают мускулами, набирая очки в преддверии выборов. Они вашего внимания, поверьте, недостойны. Меня ошеломила реплика Сережи Бабурина в ток-шоу Соловьева: «У нас каждый день столько своих, русских, гибнет – и об этом все молчат. А убивают цветных – и шум на весь мир!» Только политику может такое прийти в голову: сравнить общий уровень криминализации с убийством маленькой таджички, которой нанесли 13 ударов ножом – и присяжные назвали убийц всего лишь «хулиганами»! Надо говорить не об угрозах «цветных» или американцев. Надо внушить обществу – тут я опять возвращаюсь к нашей непонятной Общественной палате, – что самое лучшее, на что Россия способна, это начать хорошо, прилично, во всех смыслах, жить. Я вспоминаю, как мы с Пашей Беляевым после полета в 65-м поехали в ГДР, и нам секретарь Дрезденского обкома партии, учившийся у нас в Высшей партшколе, в застолье сказал: «Ребята, поезжайте домой и стройте социализм – так, чтобы нам захотелось жить, как у вас, а не как в ФРГ! Они рядом, они тоже немцы, но живут почему-то лучше, чем мы. А вы, покорившие космос, живете еще хуже нас...»

Меня страшно беспокоит не столько беспредел бандитов, сколько беспредел чиновников. А их в России намного больше, чем было в СССР и всех странах соцлагеря вместе взятых. Но, как вице-президент Альфа-Банка, много разъезжая по стране, вижу: в городе Кемерове бараков нет. В советское время Кузбасс давал самое большее 150 миллионов тонн угля, в прошлом году они выдали на-гора 160 миллионов. И какие угли! Говорю с таким восторгом, потому что сам в тех местах родился. В Гагарине, который был наполовину сожжен в войну, стоят многоэтажные дома, работают предприятия с самой новейшей технологией, в том числе построенные с участием нашего банка Деревообрабатывающий комбинат – именно такой, о каких говорил недавно Путин в Коми. То есть экономика у нас на подъеме. А человек – в загоне...



«Человек становится героем не за повышенную пенсию»

– Ваш коллега, тоже один из ветеранов отряда космонавтов, Борис Волынов участвовал в прошлом году в голодовке Героев Советского Союза в знак протеста против отмены льгот. Вы в новом времени сумели не потеряться. А как вообще космонавту на пенсии живется?

– В последние годы в коридорах правительства мне приходилось слышать слова «антигероизация страны». Хотели вообще упразднить эти звания. Не понимая, что человек совершил геройский поступок не из карьерных побуждений, не за льготы или пенсию получше. Нет, он руководствовался другими мотивами, не всем понятными. Как мне Сережа Крикалев не до конца понятен, а ему, наверное, мы, «смертники» из первого отряда. У нас в России сегодня порядка 500 Героев – участников войны, и число их каждый день сокращается: средний возраст 82 года. Неужели нельзя дать им возможность уйти достойно? Те, кто задумал отменить льготы, не буду употреблять более крепких выражений, циники. Потому что замахнулись на само понятие «героизм». На понятие «подвиг».

Нам, ветеранам отряда космонавтов, сейчас пенсии немного повысили. Но когда меня на пенсию проводили, мне назначили три тысячи. Я отдал 40 календарных лет небу, я имею выслугу 106 лет, я летал на всем, что летает, я вышел много раз оттуда, откуда люди вообще не выходят. Бога гневить нельзя. Но, согласитесь, пенсия в три тысячи – насмешка над всем земным и небесным. Уволили меня, между прочим, в 55 лет, хотя накануне я получил от маршала Шапошникова, тогдашнего главкома авиации, поздравительное письмо, где он меня именовал «создателем отечественной школы подготовки космонавтов». И это правда: после гибели Юры я занял его должность, и до сих пор действующий ТМК, тренажерно-моделирующий комплекс, – это моя идея. Почему я был уволен – особый разговор: это было связано с политикой, с последними всплесками агонии КПСС... Оказавшись не у дел, я не пропал. Меня разыскал человек, работавший с Королевым в КБ: «Надо встретиться». Когда я услышал от него предложение возглавить новый фонд при банке – опешил: «Я не финансист, хотя в Центре подготовки большие деньги крутились, а чистый технарь». – «Да, но ты Леонов. Тебя знают все». У них были две кандидатуры: академик Велихов и я. Почему-то они остановились на мне. Как мне кажется, до сих пор об этом не жалеют. И я тоже. Если же говорить о ситуации космонавта на пенсии – для очень многих это удар, сбивающий с ног. Потому что полеты в космос – профессия, не имеющая аналогов на земле. И не все космонавты способны себя на этой земле найти в новом качестве, начать с нуля, не имея ничего, кроме звезды Героя. Паша Попович, например, какое-то время держался директором Центрального института мониторинга земель и экосистем, потом институт разогнали, и чем Паша сегодня занимается, к своему стыду, я не знаю. Конечно, мы должны, если есть возможность, помогать друг другу, обязаны это делать. Но главную заботу о космонавтах на пенсии должно взять на себя, конечно, государство.

КОСМОНАВТ, ХУДОЖНИК, МЕНЕДЖЕР

Алексей Архипович ЛЕОНОВ родился 30 мая 1934 г. в селе Листвянка Кемеровской обл. После окончания Чугуевского военного авиационного училища проходил службу в авиационных частях ВВС в Заполярье. В отряде космонавтов с марта 1960 г. Совершил два космических полета. 18–19 марта 1965 г. – в качестве второго пилота корабля «Восход-2», командиром которого был Павел Беляев. В ходе этого полета Алексей Леонов впервые в мире вышел в открытое космическое пространство. «Космическая прогулка» и возвращение на Землю сопровождались несколькими нештатными ситуациями, представлявшими опасность для жизни экипажа. 15–21 июля 1975 г. Леонов совершил полет в качестве командира корабля «Союз-19» вместе с Валерием Кубасовым по программе «Союз-Аполло» (ЭПАС). В конце 1960-х гг. готовился к полетам на Луну по программе «Зонд». С 1970 по 1982 г. – заместитель начальника Центра подготовки космонавтов им. Ю.А. Гагарина, с 1982 по 1991 г. – первый заместитель начальника Центра по летной и космической подготовке. В 1968 г. окончил Военно-воздушную инженерную академию им. Н.Е. Жуковского. В 1981 г. защитил диссертацию на степень кандидата технических наук. Лауреат Государственной премии СССР и премии Ленинского комсомола. Награжден золотой медалью имени К.Э. Циолковского Академии наук СССР. Широко известен как самобытный живописец. Почетный член Российской академии художеств, член Академии изобразительных искусств США. В настоящее время – вице-президент и советник первого заместителя председателя Совета директоров Альфа-Банка.