В ожидании Букера

Леонид ГИРШОВИЧ. «Вий. Вокальный цикл Шуберта на слова Гоголя»

Роман о немецкой оккупации Киева волей случая поспел вовремя. Во-первых, к 60-летию Победы. Во-вторых, к «оранжевым» волнениям и новому витку украинского самоутверждения. Когда он анонсировался перед выходом в печать, это выглядело примерно так: главный режиссер оперного театра делает непристойное предложение пианистке Валечке, а заодно ее юной дочери Пане; на тот случай, если женщины откажутся от тройного прелюбодеяния, их можно шантажировать еврейскими расстрелами в Бабьем Яре. Однако читатель, ждущий любовно-авантюрного сюжета, вряд ли дотянет до пикантных событий.

Леонид Гиршович совершил историко-архивный и искусствоведческий подвиг, который предстоит повторить каждому его читателю. Текст романа – сплошной кроссворд из культурологических загадок в области оперы и литературы, продравшись через которые сложно удержать в голове целое.

Этот роман – о нездоровых отношениях культур, а не людей. Случайно встретившиеся в названии Шуберт и Гоголь представляют извращенное сожительство немецкого и украинского языков при каком-то невозможном, двусмысленном посредничестве русского. Чертовщина войны местами тянет на гоголевского «Вия» – есть и красавица-панночка, и несколько смертей в финале. Роман можно трактовать буквально по абзацам – если есть желание.

Леониду Гиршовичу понадобится многотерпеливый читатель. Зато для такого уникального читателя любая мелочь, как по волшебству, обрастет собственным сюжетом – про что бы ни шла речь. Про баржи на Днепре во время военного положения: «зигзагообразный их маршрут как шнурками стягивал разваливающийся город». Или про лакомство куриной ляжкой: «Мюнстер трижды взмахнул ножкой, с которой потом зубами сорвал золотисто-розовый чулочек (а не хромовый сапожок)».

Сергей НОСОВ. «Грачи улетели»

Остроумный и (что редко) увлекательный роман-пародия на «актуальное искусство», перформансы голых мужиков и публичные убийства невинной живности.

История начинается, как журнал «Ералаш», – сценой школьного гестапо. Если видишь, что директор школы Борис Петрович крадется в туалет, – значит, он открыл сезон охоты на курильщиков. Этого образцового семьянина настигает проклятие, уходящее корнями в его юность: когда-то вместе со своими товарищами он имел неосторожность помочиться с Дворцового моста на Неве. Спустя много лет упоминание об этой выходке появилось в прессе, и бедного Бориса Петровича приписали к орде «актуальных художников».

Далее следует развернутый пародийный рассказ о выставках, высокопарных речах и творческих спорах: вложили ли «художники» творческую волю в свою акцию или они – дерзкие самозванцы, присвоившие себе честь новаторства. Чем чуднее акция – тем выше должна быть оценка потомков. Хотя, спору нет, былая жизнь советских людей, далеких от искусства и андерграунда, была в большей степени перформансом, акцией и концепцией, чем любые выступления голых концептуалистов.

Руководит безобразиями «актуальных художников» немецкий искусствовед Катрин. Сергей Носов-стилист вложил в ее уста тему школьного сочинения «Как я провел лето в деревне», раскрытую при помощи скудного запаса русской лексики. В уста директора школы попали ремарки из курса занимательного краеведения.

Дети в подшефной школе Бориса Петровича вполне могли бы писать сочинение о том, как «грачи прилетели» на картине Саврасова: «автор выразил впечатление (передал настроение) пробуждающейся весенней природы». Страшно даже подумать, какое настроение хотел передать автор романа «Грачи улетели», выводя в романе троих взрослых мужиков, которые не совершили за всю жизнь ничего путного, кроме коллективного мочеиспускания.

Мария РЫБАКОВА. «Братство проигравших»

Небольшой роман, написанный сразу в двух манерах. Начинается динамично, захватывает любовным сюжетом и внезапно перетекает в мутный поток сознания: влюбленные, как известно, невыносимы, а мысли их путанны.

Потомственный немецкий книгоиздатель за всю свою жизнь любил дважды. В первый раз женщину по имени Ксения, во второй раз – ее мужа Кассиана, переодетого в платье супруги.

Любовь – это воссоздание чужой жизни, действительное или ирреальное. Пока общество терпимо относится к трансвеститам, можно перенять жесты, макияж и желания умершей супруги. А можно лишь представлять, что в эту минуту делает любимый человек: с точностью воспроизводить в памяти жесты, мимику, привычки.

Большая часть романа состоит из видений и выдумок книгоиздателя, утратившего обе своих любви. Из смешанных в голове своих и чужих реплик. Из смутных теней – придуманных знакомых Кассиана – они составили Братство Проигравших, которое должно распасться согласно внутренним правилам игры с самим собой. То ли это вполне правдоподобная выдумка одинокого издателя, то ли мистическая история путешествия его души, которая во сне вылетела изо рта (а вдруг не вернется?) и отправилась за потерянной любовью.