Сергей Доренко

– Сергей, что побудило вас вступить в ряды КПРФ и можно ли после этого шага считать вас политиком?

– Мне, в общем-то, всегда были близки левые принципы. Но если говорить конкретно, то некоторое время после мотоциклетных преследований я ждал того, что условный приговор превратят в безусловный. И счел за благо пожить на юге, у своих друзей, в Ставропольском крае. И там помогал им с разъяснением народу их политических позиций. Ездил по деревням, выступал перед селянами, рассказывал, почему грядущие реформы будут губительны. Меня там очень поддерживали местные деды, старики. А они такие типажи – просто характеры с большой буквы. Как человек информированный, я знал, что в планах кремлевской администрации валить компартию. А поскольку старики эти вызвали у меня глубокую симпатию, то я решил, скорее из душевного, а не интеллектуального порыва, влезть в это дело, чтобы за них драться.

– Вы легко находили общий язык с этими дедами. Но ведь вы с ними из очень разных пластов общества. Что вам помогало?

– Я сын военного летчика. Пока учился, поменял восемь или десять школ – мы постоянно ездили по гарнизонам. И поэтому основные ценности, на которых я воспитан, это ценности служения. Для меня, как и моих родителей, все это не было пустым звуком, когда мы жили в 30 километрах от китайской границы. И ощущение того, что война очень возможна, что мы очень нужны и что мы прикрываем собой великую страну, и это, возможно, потребует жертв с нашей стороны, было со мной все детство. Я и сам хотел стать летчиком. В училище не пошел из-за зрения – у меня астигматизм и еще что-то.

– Не став летчиком, вы, по определению многих моих коллег, стали телекиллером...

– Мне кажется, все эти определения зависят от угла зрения. Вот моя собака, когда смотрит на меня, наверное, думает, что я очень странная собака. И мой кот, когда смотрит на меня, думает, что я очень большой кот. И мой попугай наверняка тоже что-то думает. И человек, по сути своей продажный, глядя на меня, прикидывает, сколько же я срубил денег. А человек, привыкший к садомазохистским отношениям, думает, кто же меня заставил. Человек свободный удивляется моей воле вольной и т.д. Я не могу с этим бороться. Штамп, который человек ставит на мне, это штамп, порожденный его внутренним миром. А я просто спонтанно реализую себя, и готов подписаться под каждым своим словом. Ведь главное, о чем я говорил, это лицемерие. Я бичевал лицемерие тех, кто мазал собственным дерьмом других.

– Лицемерия стало больше?

– Для властвующей элиты, не обремененной никаким интеллектуальным багажом, принципиально, что она научилась выкручиваться. И в этом смысле лицемерие возведено в степень – квадрат, куб. Это нарастающее качество нынешнего Кремля.

– Если бы у вас сегодня снова появилась возможность вести программу в присущем вам стиле, вы бы пошли на это?

– Меня бы выгнали через неделю. Такой возможности сейчас нет вообще. Сегодня никто не будет этого терпеть. Меня терпели с моими обличениями из-за того, что это налагалось на клановые войны. И тогда счастье наше было, что существовали враждебные клановые каналы: мы пороли этих, а те пороли наших – это было счастье, это было здорово. Все боялись, что вот-вот придут с фонарем и высветят эту гнусность. Сейчас никто ничего не боится, потому что все схвачено.

– После этих экранных войн вам удалось сохранить хорошие отношения с кем-нибудь из фигурантов вашей программы? С тем же Примаковым или Лужковым?

– Нет, они восприняли все очень лично. И в этом смысле они не политики, потому что занимаются не миром политических концепций, идеями, а личными отношениями. То, что они называют командой, это по-настоящему феодальный клан, где есть суверен и его вассалы, и вассалы следуют за сувереном вне всякой зависимости от так называемой политики. Политика – это украшение, цвет знамен, больше ничего. Для них очень сложно работать в политическом мире, в котором, как мне кажется, живу я. Любую критику они воспринимают как личную неверность, а для меня это смешно, потому что я всегда считаю их функцией, даже когда они считают меня другом. А часть из них действительно считают меня другом – для меня это дико и диковинно. С какой стати я их друг? Я считаю, что Владимир Путин – функция. И в те дни, когда я общался с ним, и очень часто, я считал, что он функция. Он – начальник, и эта функция характеризуется прежде всего набором полномочий – вот и все. И после того, как я критикую функцию, он думает, что я лично не прав – я его не понимаю, а он не понимает меня.

Справка «НИ»

Сергей ДОРЕНКО родился 18 октября 1959 года в Керчи (Крым, Украина). В 1982 году окончил Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы. После учебы два года работал переводчиком в Анголе. На телевидении с 1985 года. Был ведущим утренней программы Центрального телевидения «120 минут», потом программ «Утро», «Новости» и «Вести» на РТР. В 1993–1994 годах – директор службы информации телеканала «ТВ-6 Москва». Затем вел на РТР программу «Подробности», на ОРТ – «Версии», на НТВ – «Характеры». С осени 1996 года вел еженедельную информационно-аналитическую программу «Время» на ОРТ. В 1998–1999 годах – главный продюсер дирекции информационных программ телекомпании ОРТ и одновременно ведущий «Программы Сергея Доренко». В ноябре 1999 года назначен заместителем генерального директора ОРТ. В сентябре 2000 года был отстранен от эфира, по версии самого Доренко, по личному распоряжению Владимира Путина. Сейчас ведет еженедельную радиопрограмму «Особое мнение» на «Эхо Москвы», в ИА «КПРФ-news» работает в проекте «Коммунист-ТВ».

В ноябре 2001 года Кунцевский суд столицы признал Доренко виновным в хулиганстве (телеведущий наехал на мотоцикле на капитана Валерия Никитина) и приговорил его к четырем годам лишения свободы условно.