Posted 4 марта 2005, 21:00
Published 4 марта 2005, 21:00
Modified 8 марта, 02:16
Updated 8 марта, 02:16
– Кабинет у вас в Госдуме под номером 666. Вас это не пугает?
– Да нет, я не сильно суеверная.
– На носу 8 Марта – что может сказать в этот день женщинам Елена Драпеко? И какая Драпеко к ним обратится: актриса или депутат?
– Депутат. И сказать хочу сурово и напутственно, потому что праздник 8 Марта был учрежден как день Международной солидарности женщин в борьбе за свои права. Это потом уже мужчины превратили его в праздник любви и весны, стали дарить нам цветочки, вместо того чтобы дарить достойную жизнь. Конечно, проще всучить мимозу, а потом на 364 оставшихся в году дня забыть о наших проблемах... Поэтому я бы пожелала нашим женщинам того, чего я желаю себе, – вернуть себе чувство собственного достоинства, ощущение, что мы граждане этой страны и что у нас есть права.
– А в Госдуме коллеги-мужчины пытаются вас унижать?
– Пытаются. Но у них это плохо получается, потому что, для того чтобы попасть в Государственную думу и вообще на любой уровень исполнительной власти, женщина должна быть в три раза сильнее и умнее любого мужчины.
– 63 роли в кино, и какие – все больше нежные создания, совсем не закаленные бойцы… Режиссерам, чтобы увидеть ваше истинное лицо, надо приходить в Госдуму.
– Я настоящая и тут, и в кино. В разных ситуациях мы играем разные роли. Дома я мама, хозяйка дома, подруга.
– 99 процентов актрис никогда не признаются, в каком году родились. А ваша персональная страница начинается с даты и года рождения…
– Да, вы правы (смеется). На творческих вечерах я даже перестала называть дату выхода моего первого фильма на экраны, поскольку понимаю, что половина из сидящих в зале родились уже после того, как я начала в кино сниматься. Конечно, мне как женщине не хотелось объявлять свой год рождения – всегда хочется быть моложе. Но это условие политики. Кроме того, женщина в возрасте тоже имеет свои прелести, свои преимущества.
– Сегодня у вас помимо депутатских каких только обязанностей нет – и преподавание, и помощь детям, больным раком, и детскому дому…
– Проще, конечно, выбрать одну дорогу и по ней идти. Но жизнь не дает такого шанса. Ну не могу я пройти мимо детей, больных раком, ВИЧ-инфицированных. Как бы я ни была занята, стараюсь помогать. Вот сейчас прооперировали девочку из Казани. Врачи сказали: без операции проживет месяц. Надо было, чтобы Татарстан проплатил эту операцию в одном из крупных медицинских центров Петербурга. И я поехала в Казань и договорилась там с правительством, большое им человеческое спасибо. Они оплатили и операцию, и дорогу родителям, и консультации.
– Недавно видела вас в одной телепередаче, в которой вы горячо защищали Екатерину Великую…
– Да. И буду защищать все, что работает на усиление государства Российского, на укрепление его, на защиту его. Уж какой был злодей Иван Грозный, а народ его помнит… И не из-за опричнины. А из-за того, что Казань взял. Потом, очень много просветительских начинаний было в его царствование, поэтому его помнит народ. Великий был царь.
– А Ленин?
– Ленин – великий мечтатель, который смог осуществить свою мечту о социальном государстве, о государстве, где правят рабочие и крестьяне.
– Надо его из мавзолея выносить?
– Нет. Существует такая традиция, в том числе и христианская, как святые мощи. Народ тогда, в 24-м году, решил положить Ленина в мавзолей, как мощи святого Русской земли, так, как лежат они, например, в Киево-Печерской лавре… Там, кстати, покровитель мой лежит – Илья Муромец. Я его видела, приходила к нему, приложилась к мощам его, он святой.
– А к Ленину прикладываться нельзя.
– Да, он не канонизирован церковью, но он канонизирован народом. И не только нашим – многими народами. Он до сих пор входит в число самых известных людей мировой истории.
– Ваша дочь Настя не так давно окончила школу. Вы ее учебники по истории читали?
– А как же! Я ее воспитывала так же, как в свое время воспитывали меня. Мой отец научил меня очень важной вещи – не верить учебникам, все читать по первоисточникам. Он был офицером, политработником, преподавал политэкономию в академии. Крестьянский сын, который получил высшее образование – окончил с отличием Высшую военно-политическую академию им. Ленина. И вот он ребенка своего учил не доверять учебникам… Я выросла с твердым убеждением: хочешь узнать, что написал Кант, читай Канта, хочешь узнать, что написал Маркс, читай Маркса. Поэтому, может быть, у меня в театральном институте была удивительная оценка по общественным наукам – «отлично с отличием». Такой оценки не знал Ленинградский театральный институт за всю свою историю.
– А Сталин, по-вашему, тоже положительная фигура, как и Ленин?
– Он сложная фигура. Про него кто-то из писателей великих, по-моему, Шолохов, сказал: «Да, был культ личности, но была личность». История судит о государственных деятелях по результатам их деятельности. Сталин, приняв страну с сохой и лопатой, сдал ее своим последователям с атомной бомбой, с ракетостроением, с великой промышленностью.
– И с ГУЛАГом…
– ГУЛАГи были всегда и во всех странах. В 37-м в России было 3 млн. 700 тысяч заключенных – это примерно столько же, сколько в американских тюрьмах того же года. У них, между прочим, тогда тоже очень тяжелый период в истории был.
– Некоторые ваши коллеги ратуют за репрессии и сейчас, за возвращение смертной казни.
– Я тоже считаю, что зря мы ее отменили, потому что при том количестве чудовищ, которые мы сегодня вырастили – это касается и чеченских событий, и террористов, и серийных убийц, – наверное, общество не готово еще к принятию отмены смертной казни. Все-таки у нас нет понятия смертного греха… Народ не пришел еще к мысли о смертном грехе, а мы уже отменили наказание земное, поэтому люди просто ничего не боятся.
– А вы сами чего боитесь? Будучи совсем молодой, поехали в воюющий Афганистан – смерти не боялись тогда?
– Есть вещи, которые важнее смерти. Для меня, когда я ехала в Афганистан, было очень важно понять, права ли Россия или не права. Я, как артистка, очень часто выезжала за границу, встречалась с иностранцами, и я помню страшный период, когда нам перестали подавать руку на международных фестивалях, когда обвиняли Россию в интервенции, во всех смертных грехах. И когда политуправление армии стало посылать творческие бригады, то наш «Ленфильм» начал формировать такую бригаду. И я вошла в нее. Мне было важно лично посмотреть, что же там реально происходит. Оказалось, что там очень много и хорошего, и плохого. Я увидела начало развала армии и мародерство, но, с другой стороны, разговаривая и с офицерами, и афганцами, было понятно, что наши войска в Афганистане – это необходимо, что это форпост, что мы там сдерживаем на самом деле очень мощные враждебные силы.
– Я читала, что однажды на вас напал насильник, а вы его скрутили, сдали в милицию, а потом носили ему в «Кресты» сигареты и теплый свитер передали…– Да (смеется), потому что он тоже человек, у него свои проблемы. И потом, это по-христиански.
– Вы верующий человек?
– Я не воцерковленная, но крещеная. Я же воспитывалась в православной культуре, в нашей русской культуре, предписывающей – надо быть милосердным. В моей жизни была очень важная встреча, давно, я еще молоденькая была. С фильмом «А зори здесь тихие» мы поехали в Японию. Там нас сопровождал переводчик – Фуруте-сан. Кадровый контрразведчик японской армии, он после разгрома Квантунской армии попал в русский плен. И следующие 15 лет просидел у нас в Сибири, в лагере. После этого он полюбил и Россию, и русских людей, и особенно русских женщин. Он мне сказал, что никогда в жизни не выжил бы, если бы русские женщины не приносили заключенным хлеб, не делились с ними последним. Он говорил, мы видели, как они сами жили, у них ничего не было, но они от своих детей крошки отрывали и отдавали военнопленным. Вот это высший акт милосердия. И если мы в себе это убьем, то такому народу жить на земле не надо. Милосердие – это одна из основополагающих наших черт, седьмое чувство. По крайней мере, я так воспитана. Моя мама была учительницей, и они с отцом всегда говорили: сначала думай о Родине, а потом о себе, сначала люди, а потом – ты.
– С тех пор как в стране начались перемены, выросло целое поколение детей, которые уже школу оканчивают. У них в массе своей иные взгляды на жизнь. А какие они у вашей дочери?
– Нельзя огульно говорить, что новое поколение плохое. Для воспитания очень важна семья – именно в ней закладываются основы. Мы воспитываем детей не нравоучениями, а личным примером. Дочке своей я никогда не читаю нравоучений, не ругаюсь дома, стараюсь, во всяком случае (смеется), воспитываю ее личным примером – это самое действенное. Поэтому дочка у меня, по-моему, ничего получилась, хорошая девочка, правильная, грамотная…
– В кино с вами теперь снимается.
– Она снялась всего один раз – режиссер попросил подыграть. Настя тогда приехала ко мне в экспедицию, и подвернулся эпизод. Девочка она развитая, много участвовала в самодеятельности, играла в театре в школе и получала даже призы за лучшие театральные работы. Но вообще она учится на факультете журналистики, на четвертом курсе. Работает начальником отдела общественных связей Дома детских общественных организаций Москвы. Я решила, что в артистки она не годится – слишком умная для этой профессии.
– А вы сами как успеваете в кино сниматься?
– В свободное время. Последнюю картину мы снимали летом. Все депутаты уехали загорать, а я – на работу. Я не так много теперь играю. У меня был эпизод в сериале «Родственный обмен» – я там бандершу сыграла. А в ближайшие дни на киностудии им. Горького будет просмотр новой картины, которая называется «Я тебя обожаю». Я сама еще не знаю, что получилось, видела только рабочий материал.
– Прижились в Москве? Домой не тянет?
– Я всю жизнь езжу по маршруту Москва – Питер – Москва. У меня 18 фильмов, которые снимались на московских киностудиях, и поэтому для меня Москва и Петербург – один большой город. Хотя, конечно, Питер – это город, в котором я прожила всю свою жизнь, где меня все знают и я всех знаю.
– В новом доме уже уютно или еще не обжились?
– У меня нормальный дом, в котором полный холодильник, где бегает пушистая кошка, где что-то шипит на сковородке. Дочка научилась сама готовить, поскольку меня все время нет, но готовит она вкусно, мне нравится. У меня есть дача, которую я сама построила. Причем начала строить в 97-м году, когда я не была депутатом, а была профессором, потом случился дефолт… Представьте, как трудно мне это давалось! Но сегодня у меня уже есть домик, где висят занавесочки, где деревом обиты стены, куда я люблю приглашать своих друзей, куда можно спрятаться хотя бы на два дня и просто отдохнуть в тишине, где елочки-березки.
– Вы одинокая, но очень самостоятельная женщина с весьма категоричными суждениями. Не боитесь, что это скажется, например, на личной жизни вашей дочери?
– Боюсь. Я бы очень хотела, чтобы у дочки все сложилось в личном плане. Девушка она симпатичная, за ней ухаживают мальчики, но характер у нее очень сильный. Она лидер по природе и умеет организовывать людей, вокруг нее всегда куча друзей, знакомых, которые все время что-то делают. То стенгазеты выпускали, то в КВН играли. Она увлекающийся человек, и это замечательное качество. Поэтому я надеюсь, что она найдет себе пару, такого мужчину, который будет это терпеть.
– Ваша мама, посмотрев «А зори здесь тихие», признала, что зря отправляла вас учиться в холодильный институт?
– Моя мама никогда не признавалась, что была не права. Она была женщиной очень суровой, из семьи староверов, при этом комсомолка. Я помню, когда я играла в театре Ленсовета центральную роль в комедии и однажды после спектакля – букеты цветов, овация зала – вхожу за кулисы, а там стоит мама. И я ее спрашиваю: «Мамочка, ну как?» – она на меня посмотрела и сказала: «Знаешь, я думала, хуже будет». Это была высшая похвала! И она еще просила: «Не говорите девочке, что она красивая!» Она очень боялась меня избаловать.
– А как вы отдыхаете от депутатских трудов?
– Сказки люблю, мультфильмы… Их дочка для меня записывает, чаще американские, Диснея. Это совершенно замечательные и добрые сказки, где хорошие герои, где все хорошо кончается. Это добрый мир. Знаете, когда все время смотришь на помойку, то иногда можно посмотреть и на розу, чтобы понять, что мир многообразен...