Владимир Агеев стал модным после «Пленных духов» братьев Пресняковых, очень раскованной и остроумной постановки в Центре драматургии и режиссуры, этой кузнице новых талантов. В этой же кузнице он чуть позже поставил другой спектакль, «Минелли», который, судя по дружным аплодисментам группы лиц на премьере, понравился очень узкому кругу преданных поклонников режиссера, уже успевшему образоваться. Третий спектакль, «Любовь к английской мяте», не понравился никому. А четвертый, по очень слабой пьесе Екатерины Садур «Учитель ритмики», свидетельствовал, что режиссер продолжает искать что-то в области мистики и сновидений. И слава об Агееве как о подающем надежды новаторе, выпестованном одним из самых почтенных наших демиургов, Анатолием Васильевым, все же продолжала распространяться, несмотря ни на что. Пока, очевидно, не дошла и до слуха Константина Райкина. Хотя сам Райкин тут ни в чем не виноват. Он просто попался на ту же самую удочку, на которую уже несметное количество раз попадался Олег Табаков, афиша театра которого просто пестрит именами модных приглашенных постановщиков. И если Табаков часто действует смело и без разбору, то Райкин все же выглядит осмотрительнее и приглашает кого-то со стороны значительно реже.
Что касается Агеева, то он стал жертвой полученной школы. Как ни грустно об этом говорить, но факт налицо. Переусложненные алхимические опыты Анатолия Васильева многим не дают покоя. Васильев, отказавшись играть то, что он называет «историями», отказался и от тех простых и естественных удовольствий, которые в нашем театре иногда получает зритель, когда видит на сцене людей, умеющих чувствовать, страдать, плакать и смеяться. Но пока Васильев ставил человеческие истории, он был почти гениальным режиссером. Когда обратился к своей алхимии, стал, мягко говоря, малопонятным.
А Агеев, наслушавшись от Васильева рассказов про сложные структуры, «вертикаль» и «горизонталь», сам стал выстраивать лесенку вверх, к надмирным высям, короче, впал в ту же самую театральную ересь. Он тоже игнорирует человеческие сюжеты и ищет большой Смысл. Смысл этот, однако, пока внятен только ему одному. До других он просто не доходит. Но, что самое плохое, жирная лобовая символика спектакля воспринимается комично. На сцене вьется всякая сомнительная публика, должно быть, из ада – дьявол, черти, человек с большим бутафорским топором, маски в чулках с подвязками – то ли с венецианского карнавала, то ли из дешевого варьете, зажигается зловещий красный свет, и серый дым расползается прямо по партеру, короче – жуть. Агеева жаль, потому что, судя по «Пленным духам», он тоже был не лишен таланта. Хотя, может, его подвела его слава. Такое тоже случается, и не редко. Короче, «Маскарад» он поставил так, что смотреть его просто стыдно. Расковавшись сверх меры, режиссер позволил себе так много лишнего, проявив при этом такой плохой вкус, что описывать этот спектакль нужно либо очень остроумно, либо не описывать вовсе. С «Маскарадом» на сцену «Сатирикона», всегда имевшего довольно высокую художественную репутацию, ворвалась провинция в самом худшем понимании этого слова. Можно только посочувствовать хорошим актерам – Денису Суханову, Максиму Аверину, Глафире Тархановой, которые должны во всем этом участвовать.