Любой, кто хоть раз посетил развалины античных театров (в Афинах ли, в Эфесе или Оранже), посидел на каменных ступенях, послушал акустику, когда всюду слышен шорох упавшей монеты, – невольно пытался представить себе спектакли тысячелетней давности. Как на солнцепеке сидели часами зрители, а внизу актеры и хор в масках вели нескончаемые диалоги о судьбе, велениях богов, о том, что может и чего не может сделать человек. Заходя в тупик, театр всегда стремился вернуться к истокам, еще раз прикоснуться к текстам, на которых вырос. Античная программа Центра Мейерхольда как нельзя более актуальна. Заигравшийся и уставший театр должен вновь прикоснуться к временам, когда все было молодым, яростным, когда все только начиналось. Для Николая Рощина пьеса Софокла показалась даже слишком психологичной и модерновой. По словам постановщика, он «решил переработать «Филоктета» так, чтобы трагедия стала дифирамбом. «В нашем спектакле нет Неоптолема, Одиссея и Геракла, – говорит Рощин.– Есть только Филоктет и хор».
Спектакль адресован прежде всего зрителям, хорошо знающим и текст Софокла, и миф, лежащий в основе трагедии. Иначе довольно сложно понять, зачем Одиссею (артист Иван Волков сидит на вершине под золотым диском и играет на барабанах) понадобился не дающий промаха лук Геракла. И почему группа эллинов должна обманом уговорить больного и брошенного на необитаемом острове Филоктета отдать этот лук. Собственно, содержание пьесы и есть этот разговор Филоктета с посланцами. Брошенный, обманутый больной сын Ахилла не хочет помогать грекам в Троянской войне. А посланцы то заманивают его хитростью, то действуют грубой силой. Николай Рощин выстроил красивую визуальную картину спектакля: стволы труб на заднем плане. Лица воинов и богинь, раскрашенные наподобие масок с обведенными губами. Белое лицо засыпанного листвой Филоктета (Дмитрий Волков) поначалу кажется мертвой маской, брошенной за ненадобностью. Хор разгребает листья и поднимает юношу, крепко привязанного к огромному луку, больше похожему на стенобитное орудие. Ствол как жердь, а наконечники должны пробивать дырку в несколько пальцев толщиной. Мерный рокот барабанов (напротив Одиссея на авансцене сидит не похожий на европейца Геракл (Чо Ха Сок), играющий на национальных корейских барабанах и выкрикивающий фразы, скорее всего, тоже на своем родном корейском). Чтобы представить, что происходило на сцене, вообразите всякого рода восклицательные и жалобные звуки, топот босых ног, раскаты грома, удары литавр. Звуковой фон был весьма насыщен. И большая часть текста воспринимается именно как часть фона. Актеры то кричат охрипшими голосами, то напряженно шипят, то так дробят фразу, что, расслышав одно слово, ты забываешь его прежде, чем поймешь последующее.
Для Николая Рощина античная трагедия – прекрасный повод для специальных тренингов на укрепление мышц тела и голосовых связок. Персонажи трагедии как живые люди, их мысли, чувства, страсти наших режиссеров пока не слишком занимают, а может, кажутся слишком надуманными и далекими от сегодняшнего зала. Хотя одна из самых великих трагических актрис ХХ века Аспасия Папатанасиу считает, что «античная трагедия учит понимать человека, разгадать человеческую тайну… Я помню, как моя Медея первый раз сказала о своем намерении убить детей. И весь зал как один человек закричал: «Не убивай своих детей! Не надо!» Не за этой ли простой эмоцией сострадания и ходили греки в театр?