– Валерий Александрович, вокруг Чечни создано множество мифов и домыслов. Что, по вашему мнению, меньше всего соответствует действительности?
– Один из главных мифов состоит в том, что у современного конфликта в Чечне имеются глубокие исторические корни. Достаточно сказать, что этот миф был озвучен Борисом Ельциным и Асланом Масхадовым, когда они в мае 1997 года подписывали в Кремле соглашение о мире. Тогда Ельцин торжественно заявил, что мы покончили с 400-летней враждой между Россией и Чечней. Вот эта ссылка на некую вековую борьбу чеченцев за независимость, вековую вражду наших народов на самом деле несостоятельна. Это не более чем один из мифов, созданных в основном в дудаевское время. Ведь ни советская, ни дореволюционная историография, причем как московская, так и чеченская, и западная эту самую «бесконечную войну» не описывали. Да, в середине XIX века имела место кавказская война. Но это была не война именно чеченцев, в ней участвовали все народы Северного Кавказа. Религиозные лидеры, в основном дагестанские, вели борьбу против царской колониальной политики, против попытки насадить православие или ограничить деятельность ислама. Это вообще был исторический период колониальных войн. В то же время аналогичные войны, еще более длительные и кровопролитные, шли и за пределами России. Начиная от территории США – захват Техаса, Гавайев, очищение территории от индейцев, и кончая традиционными колониальными войнами, которые вела Великобритания на Востоке и в Азии, а Испания – в Латинской Америке.
В прошлом Чечни и чеченцев гораздо больше было периодов взаимодействия с Россией. В истории однозначно преобладало время социальных, культурных и личностных контактов с окружающим населением, в том числе и с русским и в первую очередь с казачеством. Было огромное количество смешанных браков. В Чечне нет практически ни одной родословной, в которой не присутствовали бы русские или украинцы. Кроме того, имеется немало фактов участия чеченцев в войнах на стороне России, а не против нее. Это и Первая мировая война, и русско-японская война, и гражданская война, и Великая Отечественная война. Почему-то эти факты сегодня забыты.
Ельцин и Масхадов в 97-м использовали этот миф как средство возвеличить подписанное тогда соглашение о мире. Чтобы показать всему миру, что мы, мол, не просто расхлебываем последствия ошибочно принятых в 1991 г. (провозглашение независимости) и в 1994 г. (начало войны) решений, а что, оказывается, это была 400-летняя вражда. И вот, наконец, мы с ней закончили, и памятник нам скорее возводите…
– Но существует же устойчивое мнение, что чеченцы – это какой-то особый непокорный, никому не подчиняющийся народ. Об этом и наши классики писали в свое время.
– Это тоже исторический или этнографический миф. Начало этому мифу положил еще академик Лев Штернберг, который в словаре Брокгауза и Эфрона в своей статье «Чеченцы» писал, что чеченцев за их характер иногда называют «французами Кавказа». Несмотря на то что Штернберг был академиком Российской академии наук и авторитетнейшим этнографом, он запустил такую метафору. А кабардинцы или осетины, что получается – «немцы Кавказа»? Конечно, каждый народ пытается выловить комплиментарные характеристики, встречающиеся у путешественников, ученых и писателей. Вторым соавтором этого мифа стал Лев Толстой, воспевший «гордого дикаря» в своем «Хаджи Мурате». Нечто похожее мы встречаем и у Фенимора Купера, который воспевал американских индейцев, как детей природы – честных, смелых, непорочных.
Такие литературные мифы создавались многими писателями. При этом цель их не состояла в том, чтобы возвеличить отдельный народ. Они преследовали свои задачи – обличить тиранию власти, колониальную политику империй. Одним из последних соавторов этого мифа стал Александр Солженицын, который описал чеченцев в сталинской ссылке: «была одна нация, которая никому не подчинялась…». Конечно, чеченцы подверглись тотальному переселению и оказались в чрезвычайно тяжелых условиях и часто просто голодали. В этих условиях они были вынуждены нарушать законы, например, похищать скот. Или нарушать запрет на перемещение. Ведь многие семьи при депортации были разорваны и разбросаны по местам ссылки. Многие, невзирая на запрет, выезжали на поиски своих родных. Наверное, точно так же вели бы себя и осетины, русские или татары, окажись они в такой страшной ситуации. Никаких природных предпосылок для особенной непокорности у чеченцев нет. Если бы в начале 90-х, например, половина калмыцкой молодежи оказалась без работы и им бы в руки попали автоматы, да еще рядом был бы богатый город, где большинство квартир принадлежало русским, то же самое случилось бы и в Калмыкии, и в любом другом регионе страны.
Я беседовал в свое время в Чечне с людьми, в том числе и с полевыми командирами. Помню, как во время переговоров с дудаевской делегацией в декабре 94-го во Владикавказе один из членов делегации все напирал на то, что «нас депортировали». Я его спрашиваю: тебя лично депортировали? Ты где родился? В Грозном. Где учился? В Свердловске. Так что фраза «нас депортировали» использовалась им для оправдания его сегодняшних действий и решения его проблем. Ведь в советские времена до 300 тыс. жителей республики ежегодно отправлялись на сезонные работы по всей стране. А в начале 90-х все это рухнуло, ослаб государственный порядок. И, конечно, появились различные радикальные варианты жизненного обустройства, в том числе и через политический проект «национального освобождения». А в прошлом всегда можно найти травмы и так называемые исторические несправедливости, которые что угодно оправдают.
– Но разве чеченцы не отличаются от остальных россиян? Сегодня любого на улице спроси, похожи ли они на нас, и большинство ответят, что чеченцы совершенно другие.
– Я считаю, что между всеми народами России гораздо больше общего, чем отличий. В том числе и у чеченцев. Чеченцы очень мало отличаются от соседствующих с ними северокавказских народов: дагестанцев, балкарцев, кабардинцев, ингушей, осетин. Чеченцы прошли период советской модернизации, не говоря уже о том, что они уже до этого были в составе российского государства. Конечно, плохо, что ислам был практически запрещен. Но так же примерно жили и большинство башкир, татар или русских православных, вынужденных тайно крестить детей. Чеченцы жили, так же как и другие советские люди. Регистрировали свои браки и разводы в загсах. Действовали такие же уголовные и гражданские суды, как и везде в СССР.
– А как же знаменитые чеченские тейпы, без воли которых в республике ничего не происходит?
– Культурная специфика, конечно, была. Выражалась она в том, что в Чечне, как и в других обществах Северного Кавказа, родственные связи и землячества имели достаточно большое значение. И фактически даже первые отряды боевиков формировались по принципу из жителей одной местности и даже деревни, чтобы можно было больше доверять друг другу. Но нет фактов, что чеченское общество жило по тейповым принципам, что тейпы делегировали своих представителей во власть, что по решению какого-то тейпа состоялось какое то важное действие. И Завгаев, и Хаджиев, и Кадыров всегда подчеркивали, что не окружают себя людьми из своего тейпа. Так, у Кадырова только сын Рамзан был, да и то потому, что он доверял ему свою охрану. Но этот миф о тейповом устройстве очень живуч и пестуется не только этнографами и журналистами, но даже сотрудниками спецслужб. Если достаточно распространенные в человеческих сообществах семейно-родственные и местнические коалиции называть загадочным словом «тейп», то у нас сейчас в Кремле «питерский тейп». А до этого правил «свердловский тейп», еще раньше «днепропетровский». Вот примерно такие же тейпы и в Чечне.
– Так каким же нормам подчиняются чеченцы? Они живут по европейским нормам или по законам шариата, адата, включая и кровную месть?
– Если взять XX век, а это четыре-пять поколений жителей Чечни, то чеченцы жили по советским, то есть в принципе европейским нормам. Как я уже говорил, они подчинялись суду, милиции, а не законам шариата. Старейшины, о которых так много говорят сегодня, ничего радикально не решали. Старейшины приструняли молодежь. Это был важный институт воспитания. Создавали определенную этику отношений, передавали знания. Могли разобрать на своем сходе некоторые гражданские дела: урегулирование конфликта, семейные ссоры. Но если ты что-то украл, убил, то этим занималась милиция, прокуратура, суд.
Что касается кровной мести, то вообще это мировое явление. Ее остатки есть и у албанцев, и у мексиканцев, и у итальянцев. Есть она в остаточной форме и на Северном Кавказе. Она существовала, когда не было государственного централизованного права. В изолированных регионах, например, в горной местности, эти обычаи сохранялись несколько дольше, чем в других местах. В Чечне, как ни странно это звучит, случаи кровничества и примирения редко касались убийства, и в основном затрагивали такие дела, как нанесение увечий, имущественные конфликты, ущерб и так далее. То есть все то, чем сегодня начинают заниматься мировые судьи и что не всегда в состоянии была урегулировать государственная власть. Так что последние сто лет чеченцы жили по писаным законам, и едва ли что-то будет придумано взамен. Они попытались в 96-м ввести законы шариата. Кого-то палками наказали, кого-то расстреляли. Помните кадры видеосъемки? Но после этого не только весь мир пришел в ужас, они сами ужаснулись. Так что в Чечне сегодня достаточно модернизированное общество, и незачем демонизировать их и делать из них каких-то античных героев или прирожденных преступников. Как один американский ученый в своей книге назвал чеченцев «Антеями с гранатометами», а один российский министр сказал, что все чеченцы от рождения воры. Оба были глубоко не правы.
Справка «НИ» Валерий Александрович ТИШКОВ, доктор исторических наук, директор Института этнологии и антропологии РАН. В 1992 году указом Бориса Ельцина был назначен председателем Государственного комитета РФ по национальной политике в ранге министра. На этой должности занимался «культурологическим» решением межнациональных проблем. Автор более 20 книг по проблемам этничности, миграции, национализма и конфликтов. Недавно в английском переводе вышла его новая книга «Общество в вооруженном конфликте. Этнография чеченской войны» (М., Наука, 2003): Chechnya. Life in a war-torn society. University of California Press. Berkeley, 2004 (June). |