Обогнавший «Время» со скоростью эха

– В радиоэфире в отличие от эфира телевизионного есть своя магия, тайна. Когда не видишь человека, а только слышишь его голос, начинает работать воображение. Появление «невидимки» на телеэкране разоблачает эту тайну. Не вредит ли такая телевизионная активность вашей деятельности на радио?

– Я уже не журналист, я уже менеджер, руководитель, политический обозреватель, причем не только «радийный». Если бы я оставался исключительно радиожурналистом, наверное, меня бы этот вопрос мучил. Но я хотел бы сказать, что сегодня общая тенденция в мире – это соединение «разговорного» радио и телевидения. Возникает некое новое средство массовой информации. Мы еще этого не осознали. У радио есть такое особое свойство – интерактив, коммуникация человека с человеком. У телевидения это будет обязательно, оно движется на сближение с радио, поэтому надо сейчас, предвидя далеко в тумане эту возможность, пробовать себя и там, и там. Так что я не возражаю, когда все больше и больше наших людей – журналисты «Эха Москвы» Ксения Ларина, Андрей Черкизов, Сергей Бунтман, Матвей Ганопольский, Натэлла Болтянская появляются на телеэкране. Они пытаются совместить картинку и звук. К сожалению, могу сказать, что пока ни у кого из нас хорошо это не получается.

– Но происходит, насколько я понимаю, и обратный процесс, когда тележурналисты появляются на радио, в частности на «Эхе Москвы».

– Мы их называем – наши «телепузики». Их приход сюда достаточно забавен, потому что видно, как перестраиваются такие мэтры телевидения, как Сергей Доренко и Евгений Киселев, видно, что им просто приходится менять профессию.

– Значит, пока это все-таки разные профессии – теле- и радиожурналист?

– Разные, абсолютно разные…

– А в чем различие?

– Тележурналист, с моей точки зрения, делает основной упор на картинку. Она заменяет ему интонацию. А мы картинку показать не можем. Есть такие исследования, что эмоционально на зрителя больше воздействует то, что показывают, а не то, что говорит журналист. А на радио важно не то, что он говорит, а как он это делает. Когда во время каких-то чрезвычайных ситуаций у наших журналистов начинает срываться голос, мне приходится выводить их из эфира, потому что кошмар усиливается. Наоборот, я требую «опреснения» информации. Телевизионщику достаточно дать картинку со всеми кровавыми подробностями, как, скажем, это было в Испании во время теракта. Естественно, такое в комментариях не нуждается. А по радио этого не опишешь, поэтому мы можем пробиться к слушателю только звуком, интонацией.

– Но каким же образом может происходить сближение радио и телевидения, если, как вы сами говорите, специфика этих СМИ совершенно различна?

– Например, в Интернете. Там имеют значение и звук, и картинка, там добавляется интерактивность. Слушатель может впрямую видеть человека, задать ему вопрос и тут же получить ответ. Мы находимся в процессе телекоммуникационной революции. Уверен, что уже в течение трех-четырех лет полностью изменится понимание того, что такое радио, телевидение и Интернет с точки зрения прямого эфира.

– Не в связи ли с этой революцией вы затеяли «Эхо-ТВ»?

– Ну, затея с «Эхо-ТВ» возникла сначала как чисто политическая, потому что на рынок было выброшено, выдавлено, выкинуто огромное число журналистов, которые, на мой взгляд, стоят в первой когорте российского телевидения.

И, верный своему принципу быть шакалом и подбирать все, что плохо лежит, я, естественно, решил – они должны работать у меня. Но как? Пригласить Норкина просто вести на радио передачу – это все равно что стрелять из пушки по воробьям. Мы с самого начала поняли, что надо делать телевидение небольшое, камерное, рассчитанное на западную русскоязычную аудиторию. И вот за эти два года мы уже кое-чего добились. На конференции в Петербурге, посвященной российскому телевещанию за рубежом, было признано, что, несмотря на все усилия «ОРТ Интернешнл» и «РТР Планета», именно «Эхо-ТВ» в Америке – наиболее удачный продукт.

– Теперь у вас есть и радио, и телевидение. Они как-то взаимодействуют в свете вашей теории о революционном слиянии этих двух СМИ?

– Сейчас, когда мы уже отстроили «Эхо-ТВ» по крайней мере с точки зрения производства, стало понятно, что теперь пора использовать наш «радийный» бренд. У нас буквально на выходе новая телепередача, которую делает Сережа Бунтман. Он выбирает отрывки из разных интервью на «Эхе Москвы» за неделю, голосования наших зрителей по тем или иным вопросам и связывает все это общим комментарием. Получается программа «Мир за неделю».

– А есть ли на «Эхо-ТВ» какое-нибудь «фирменное» телевизионное блюдо?

– Матвей Ганопольский ведет там программу «Российская панорама», и делает это раз от разу все удачнее.

– А как она выглядит? Мы же «Эхо-ТВ» пока не видим.

– Во-первых, это часовая еженедельная программа, и мы собираемся ее расширять до полутора часов. Во-вторых, она интерактивна и идет в прямом эфире отсюда, из Москвы, по всему миру. Туда звонят слушатели, они присылают SMSки, голосуют. Там есть гость недели, он сидит всю программу в студии. В каждой передаче выделяются четыре основных события, гость комментирует каждое, дискутирует со зрителями со всего мира. Гость выбирается такого калибра, как Сергей Миронов или Григорий Явлинский, которых знают и там, и здесь.

– Вы президент «Эхо-ТВ». Вы как-то влияете на политику телекомпании?

– В редакционную политику я не лезу, присутствую только на еженедельном обсуждении «Российской панорамы», поскольку это узловая программа. Как я могу влиять, если до сих пор сам не вижу «Эхо-ТВ», как и большинство наших зрителей? Я предпочитаю не зацикливаться на мелочах: Матвей, ты не так сел или гость не тот. Так можно задавить любого талантливого человека. Но идеи у меня есть, я их выдвигаю, частью они отвергаются, частью принимаются.

– В чем же тогда заключаются ваши президентские функции?

– Я консультирую, когда меня спрашивают, участвую в придумке проектов и ищу под них деньги. И естественно, представляю корпорацию на разных мероприятиях.

– «Эхо Москвы», насколько мне известно, давно вышло на самоокупаемость. «Газпром» уже ничего не подкидывает?

– Нет, с этой стороны – никаких вливаний. Более того, мы приносим прибыль. Мог ли я себе представить, что это будет предметом моей гордости?! Ну, рейтинг – понятно, репутация тоже, но чтобы гордиться прибылью – это для меня что-то новенькое.

– А что с «Эхо-ТВ»? Говорят, что его содержит Гусинский и это его рупор.

– Нет. Чтобы было понятно, «Эхо» – производящая компания, она создает продукт. Это «фабрика по выпечке булочек», и мы готовы эти самые «булочки» продавать кому угодно. Да, действительно, когда мы вышли на Гусинского с идеей «Эхо-ТВ», он сказал, что берет на себя операционные расходы, но мы за это передаем ему готовый продукт. Если мы хотим продать «Российскую панораму», например, самарскому телевидению – нет вопросов. К сожалению, пока с этим сложно, потому что «Эхо-ТВ» в большой степени напоминает старое НТВ – абсолютно безудержное и бесцензурное. Покупателям «на местах» это может аукнуться. И все-таки мы сейчас ведем переговоры сразу с семью региональными телекомпаниями. Они хорошо делают местные новости, а федеральные новости мы, по-моему, делаем лучше, чем центральные каналы. Скажем, в Израиле мы часто бьем по рейтингам программу «Время».

– Кто из известных журналистов работает на «Эхо-ТВ»?

– У нас работают люди, которые ушли после разгрома ТВС и не захотели вернуться на федеральные каналы. Это и Шендерович, и Слава Крискевич, и Владимир Кара-Мурза… Вот недавно пришел Сергей Доренко.

– А Евгений Киселев?

– Нет. Он на «Эхо-ТВ» не появляется и не сотрудничает с Гусинским.

– Но тем не менее Киселев частый гость на «Эхе Москвы». В вашем эфире часто появляются люди, которые при встрече друг другу и руки не пожмут.

– Это моя работа – работа менеджера. И вообще, и у «Эха Москвы», и у «Эхо-ТВ» как у юридических лиц нет и не может быть позиции по насущным вопросам современности, она должна быть только у отдельных журналистов. Говорят: вот журналист не объективен. Конечно, за это ему и деньги платят.

– Не объективен как человек?

– Нет, как комментатор. Главное, чтобы он был компетентен. Я не могу указывать Черкизову, Леонтьеву, Пархоменко, Латыниной, что им говорить. Всем хочется строить вертикаль власти, но здесь это невозможно – у нас работают люди с огромными амбициями, с огромным чувством собственного достоинства, уверенные в своей правоте. Ну что ж, поехали. Пусть будет сто правд, пусть расцветает сто цветов.

– Значит, на «Эхе» – горизонталь власти?

– Можно сказать и так. Я представляю корпорацию в соответствии с законом. Все остальное – любой политический, культурологический, спортивный комментарий – дело отдельных журналистов. Меня интересует только вопрос качества, отзывы и рейтинги.

– А как же учительское начало – взять, воспитать, построить?

– Нет. Я всегда считал, что учитель – это не воспитатель, а организатор. Я, еще работая в школе, понял, что главное организовать самоорганизацию. И тогда «машинка» работает. Я считаю, что у нас самый сильный коллектив, потому что здесь есть самоорганизация. Я абсолютно уверен, что, если я уйду, эта система останется такой же устойчивой. Раньше я не уезжал в отпуск вообще, а теперь могу спокойно пропасть даже на месяц. Машина катит. Если вдруг не катит и нужно кому-то «клизму вставить», вспоминают про меня: «Где наша «клизма»? Наша «клизма» в Страсбурге». Звонят. Я кричу минут десять, и дальше машина опять работает как часы. Это ритуал. Я, наконец, перестал слушать эфир 24 часа в сутки, иногда включаюсь, что называется, делаю «контрольную покупку».

– Вы теперь, можно сказать, президент всего – у вас две радиостанции, телекомпания. Работа напряженная. Как расслабляетесь?

– Читаю фэнтези, в Доме книги скупаю буквально все. У меня даже в рабочем компьютере заложены сайты всех новинок. Вот сейчас жду продолжение «Битвы королей» Дж. Дж. Мартина. Если здесь не успевают что-то перевести, выписываю на французском. Это хороший отдых, хорошая зарядка для мозгов. Еще есть комиксы. В России, как выяснилось, два профессиональных собирателя комиксов – Константин Эрнст и Алексей Венедиктов. Мы с Эрнстом соревнуемся. Я, например, достану что-нибудь свеженькое и звоню ему подразнить. Эрнст спрашивает: «Когда это вышло?» Отвечаю: «Выйдет завтра, но я уже купил». Он обижается. А потом он меня цепляет. В общем, мы квиты.

– А чем увлекается Алексей Алексеевич-младший?

– Он все больше по мультикам. «Король Лев» ему очень нравится. А еще он любит Хрюна и Степана, песенку из «Красной стрелы» знает наизусть. Он мне уже помогает – записывается в джинглах-заставках для «Эха». Говорит: «Папа, посли на лаботу». Так что за судьбу корпорации я спокоен. Главным редактором «Эха Москвы» может быть только Алексей Алексеевич Венедиктов.

– Это шутка?

– Пока да. А там посмотрим.