Ларс Фон Триер

– В конце фильма героиня Грейс говорит: «Мир был бы лучше без этого города». Вы действительно считаете, что есть на планете города, без которых мир был бы лучше?

– Это Грейс говорит, я в этом с ней не соглашусь. Весь фильм основан на песне о мести. Так что у меня не было никаких сомнений относительно финала. И все же, повторюсь, я не согласен со своей героиней. И вообще я не считаю, что в этой картине есть хорошие или плохие герои. Все эти люди просто стараются как-нибудь выжить. Но они обречены, они просто не могут быть спасены…

– Это похоже на старый миф о Содоме и Гоморре. Правда, функцию божественного провидения в вашем фильме на себя берут боссы мафии...

– Да… Но это скорее мои фантазии об Америке, такая воображаемая страна.

Потому что мне нравится слово «гангстеры», вся гангстерская эстетика, атрибутика – это очень симпатично. Уверен, и в России есть гангстеры…

– У нас их называют бандитами…

– Но суть-то одна и та же…

– Ваша последняя картина очень необычна не только по содержанию, но и по форме. Вы сами считаете «Догвилль» театральной постановкой, заснятой на пленку, или все же художественным кинофильмом?

– Не знаю. Наверное, я назвал бы это чем-то вроде «телетеатра». Подобные вещи я видел ребенком и до сих пор скучаю по простоте этой формы. Не то чтобы я был безумным фанатом театра... Но если сравнивать такие постановки с тем, что сейчас обычно показывают по телевизору, то я бы назвал телетеатр релаксацией, спокойным, расслабленным нечто, где ты хочешь вслушиваться в речи героев… Может быть, эта форма ближе к литературе… Согласен – она странная, но мне нравится.

– У меня было чувство, что нечто подобное я видел в СССР в семидесятые – это называлось телеспектаклем…

– Да, наверное, вдохновение пришло именно оттуда. Но вы помните, что вы видели, я помню, что видел я. Наверное, это нечто похожее…

– С каждым фильмом вы меняете режиссерскую манеру, свой стиль...

– Я думаю, что мы слишком много говорим о том, что такое режиссура, что такое кинопроизводство, кинематограф. Впервые в истории, кажется, недавно мы определились, с тем, что такое фильм и что фильмом не является. Мы привыкли к спецэффектам, к компьютерной обработке, но иногда хочется вернуться к тому кино, каким оно было раньше. Дело в том, что сегодня с помощью разнообразной техники делать кино стало легко. Но я думаю, что ценные вещи можно обнаружить и на иной, «не фильмовой» дороге.

Фантазия, воображение, представление чего-то иного – вот что важно.

Конечно, гора, которую ты можешь придумать и вообразить, гораздо интереснее, чем та, что ты видишь перед собой. Но в кино есть некоторая условность, которая негласно объединяет, роднит аудиторию с кинокартиной. Это игра – как в детстве: ты рисуешь вокруг себя дом, и он становится твоим настоящим домом. И вот это соглашение между двумя людьми – будем играть, как будто это наш дом – это большая радость, огромное удовольствие.

– То есть кино для вас – своеобразная игра?

– Для меня самое важное в кино – то, что стоит за фильмом, игра в реальность. Пусть это не логично, но зритель ведь это принимает. Это базовое соглашение гораздо реальнее и ощутимее, чем настоящая реальность. Вы можете сказать, что моя картина – шаг назад. Но мне безумно интересно работать таким образом.