Квентин Тарантино

– Автор классических вестернов Сержио Леоне как-то сказал, что настоящий режиссер – это своего рода Шахерезада, которая, как известно, была вынуждена сочинять фантастические истории, чтобы просто встретить рассвет с головой на плечах. Быть увлекательным рассказчиком – жизненно важное качество истинного режиссера?

– Вы, безусловно, правы. В связи с этим я хочу привести одну аналогию. Добрая четверть крови в моих венах – настоящая индейская кровь. Так вот, я представляю себе такую картину: сто пятьдесят или двести лет назад, задолго до изобретения кино и всех этих заморочек, я сижу перед костром и рассказываю своим соплеменникам сногсшибательные байки, заставляя их улыбаться и снимая с их сердец тяжесть прожитого дня. Я был бы кинематографистом, даже если бы жил во времена, когда Люмьеры только осваивали французский алфавит и в мире не было не единого мотка пленки. Я все равно рассказывал бы свои истории.

– В вашем багаже много фильмов, где вы сами выступаете в роли сценариста, но режиссерских работ у вас ведь не так уж и много. С чем это связано?

– Конечно же, я мог бы делать больше картин, это несложно. Но я не хочу превращаться в конвейер. Для того чтобы решиться делать новую картину, нужна веская причина. Я должен влюбиться. Это должен быть роман с неотразимой, загадочной идеей. Таким образом, создание сценария – что-то вроде флирта, а съемка – вступление в брак. Поверьте, у меня очень серьезные, зрелые отношения со своими картинами. Я люблю их всем сердцем и никогда не предаю. Слава Богу, я могу позволить себе не снимать фильмы только для того, чтобы оплачивать свой бассейн. Я не сражаюсь за место под голливудским солнцем, привлекая к себе внимание любой ценой. Я могу позволить себе сосредоточиться на кино. Я невероятно ценю роскошь этого положения и обязан использовать его с максимальной выгодой для себя и своих зрителей.

– Выясняя отношения со своим супругом, моя подруга как-то в сердцах сказала: «Если бы ты любил меня так же, как этот сумасшедший Тарантино любит все эти спагетти-вестерны, я была бы самым счастливым человеком на свете». В дискуссиях о вашем творчестве много внимания уделяется пресловутому вопросу насилия и часто упускается из виду, что картины Тарантино – потрясающий пример ясной, искренней любви человека к своему делу...

– И в этом я с вами соглашусь. Мне кажется, мои фильмы находят отклик на этой планете во многом именно потому, что свою страсть без остатка я отдаю каждому элементу картины. Каждый актерский жест, каждый ракурс камеры – буквально все наполнено моей увлеченностью. Я думаю, это действительно одна из форм чистой любви.

– Вас часто ассоциируют исключительно с экстремальным, провокационным направлением в кинематографе. Мне же кажется, что сегодня, в период, когда американское жанровое кино становится все более мелкотравчатым и бездумным, вы образец ясной режиссерской мысли, настоящий традиционалист, для которого важны цельность замысла и железная логика каждой детали...

– Возможно, но, как известно, я вообще-то никогда не пытаюсь поразить своих зрителей глубокомысленными откровениями о смысле мироздания. Я просто стараюсь быть предельно искренним, ну и, конечно, стремлюсь, чтобы фильм был снят профессионально.

– Хичкок тоже говорил, что его основная задача – всего лишь следить за правильной последовательностью эпизодов при монтаже и за звуком. Не боитесь, что рано или поздно вас обвинят в консерватизме или превратят в «классика»?

– Да, наверное, я действительно консерватор, стоящий на защите истинных ценностей кино, основной из которых является способность вышибить человеку мозги, оставив при этом его в живых… Хотя, конечно, вы правы: стереотипов на мой счет хватает. Скажем, когда я был назначен председателем каннского жюри, тут же распространился слух, что Тарантино скорее будет посещать показы коммерческих фильмов на кинорынке, чем сеансы авторских лент основного конкурса. Ведь все думают, что знают, кто такой Тарантино. Скажем так, парень, помешанный на итальянских вестернах и гонконговских лентах класса «Б» про седовласых мастеров кунг-фу. Это, мягко говоря, не так. Я люблю не только эти фильмы. Если ты влюблен в кого-то, то тебя потрясает каждая черта любимого лица, и каждая из этих черт неповторима. Я люблю разные фильмы. Я люблю искать, открывать, исследовать их. Я люблю короткие встречи и продолжительные романы с абсолютно разными картинами.

– Вы сами получили удовольствие от роли «верховного каннского судьи»?

– Дело не в удовольствии. Я впервые услышал о Каннском фестивале, когда мне было лет восемь, – просто прочитал в газете. И с тех пор, как для любого киномана, Канны для меня были неким олицетворением рая. И у меня с этим местом были связаны три мечты. Сначала я мечтал просто туда попасть – и попал со своим первым фильмом «Бешеные псы», потом я мечтал получить Пальмовую ветвь – и получил за «Криминальное чтиво». После этого я мечтал побывать в шкуре председателя жюри. Так что в Каннах в этом году моя мечта сбылась.

– В таком случае сложно ли вам было выбирать в Каннах между сатирической документалистикой, трехмерной анимацией и игровым кино?

– В этом-то и вся идея фестиваля. Собираются фильмы со всего мира, и судить их совсем не сложно. Самые выдающиеся поднимаются на вершину сами. В нашем случае таких фильмов оказалось 5–6.

– Выбор в качестве нынешнего победителя Каннского фестиваля документальной антибушевской ленты «Фаренгейт 9/11» Майкла Мура стало настоящим шоком для многих. Многие заговорили о политической подоплеке. Если бы этот фильм был посвящен лидеру любой другой страны, но не Америки, это сыграло бы роль в выборе жюри? Отдали бы вы ей Пальмовую ветвь?

– Я считаю, что оценивать фильм, держа в голове какие-то политические соображения, а не его художественные достоинства, – это неправильно. И я не буду доволен, если меня в этом обвинят. Я хочу, чтобы все поняли – мне не важно, разделяю я политические взгляды того или иного режиссера или нет. Фильм может говорить мне о том, во что я верю, и о том, во что я не верю и даже агрессивно оспариваю. Но если это хорошее кино, я оценю его по достоинству. Но даже если фильм говорит о том, что я хочу слышать, то, что мне интересно, но при этом фильм плохой – я ему кол в сердце вколочу. «Фаренгейт» был лучшим фильмом последнего каннского фестиваля. Его сатирический юмор, и содержание фильма, и его же упаковка – вот причины его успеха. А как Мур балансирует тоном: это фильм ведь не одно сплошное возмущение... Что касается лидера другой страны – я не знаю. Ведь если бы он был о ком-то другом, это был бы другой фильм и мне нужно было бы сначала увидеть его, прежде чем судить. Как вы сами заметили, я действительно просто люблю кино.