Posted 10 июня 2004, 20:00

Published 10 июня 2004, 20:00

Modified 8 марта, 09:44

Updated 8 марта, 09:44

Гарик Сукачев

10 июня 2004, 20:00
Игорю Ивановичу сейчас не до интервью. В самом конце мая у него родилась дочь Настя, а через несколько дней он похоронил отца Ивана Федоровича. Сам Игорь Иванович сильно хворает, упросил докторов отпустить его из больницы по семейным обстоятельствам. Отменил все июньские концерты, журналистов отфутболивает. Но для «Нов

– Игорь Иваныч, народ интересует, похожа ли маленькая Анастасия на вас?

– Она сильно похожа на маму, так по крайней мере мне кажется. Во-первых, она смугленькая, как Оля. Во-вторых, она черненькая. Единственно, что у нее глаза голубые, как у меня. Но сейчас трудно судить о ребенке, на кого он похож. Новорожденный похож больше всего на самого себя.

– У меня есть подозрение, что маленький Гарик был очень похож на себя теперешнего. Или вы теперь очень похожи на себя маленького. Скажите, много в том, что вы делаете, в песнях, из вашего детства?

– Мало. Почти ничего. Я стараюсь не писать песен о детстве. А если есть какие-то песни, связанные с моим отрочеством и юностью, это не лирические песни, скажем так.

– Был ли в вашем детстве какой-то внятный музыкальный фон, предопределивший судьбу?

– Я абсолютно не собирался стать музыкантом. Хотя музыкальный фон был. И были конкретные события, повлиявшие на судьбу, главные из которых – изобретение электрогитары, рождение группы «Битлз» и, как это называли, вокально-инструментальные ансамбли, существовавшие в каждом дворе, каждой школе, при каждом ЖЭКе.

– И кто вам показал первые аккорды?

– Никто не показывал. У старших ребят во дворе были гитары, а у меня не было, и я подсматривал, как они играли на трех блатных аккордах, соответственно ре-ля-ми. Мой друг выкрадывал у своего отца, когда его не было дома, гитару, давал ее мне, и я старался повторить то, что старшие ребята играли. Через неделю я играл ре-ля-ми лучше, чем они.

– Окуджава в одном из интервью признался, что, кроме старого русского романса и песен Вертинского, на то, что он стал сочинять песни, оказал влияние городской и воровской, или, как мы говорим, блатной фольклор.

– Вряд ли блатной фольклор оказал большое влияние на мои песни, тем более на мою жизнь. Думаю, почти никакого влияния. Хотя я знаю немало высочайших образцов блатной музыки, но никогда не был ею одержим, никогда не относился к ней всерьез, она существовала сама по себе, я жил сам по себе. Меня интересовала исключительно музыка современная. Эта музыка называлась рок.

– Но откуда взялись тогда все ваши люди с окраины, «король проспекта», Витька Фомкин и Леша, которому Ритка Дорофеева поломала карьеру цементо-бетонщика, и тому подобные персонажи, предпочитающие, надо полагать, не рок, а три аккорда ре-ля-ми в подворотне?

– Я не знаю. Мы говорим о сегодняшнем дне или о музыке в целом? Если говорим о музыке в целом, это достаточно длинная история. Персонажей, о которых вы говорите, в песнях группы «Бригада С» не было вовсе. А если вы имеете в виду группу «Неприкасаемые», то и здесь их почти нет. Они существуют лишь в каких-то моих личных работах, никак мною не ассоциируемых с моей группой. Откуда они берутся? Понятия не имею. Они просто живут рядом со мной, и я или получаю от них пинки и затычины, или сам бью им морды. Вот и все. Художник, тем более живущий в большом городе, должен быть обнажен перед миром, людьми. Я этот мир силюсь изменить, но не знаю как. И ничего другого мне не остается, как быть обнаженным. Когда я пою про Витьку Фомкина и Лешу, конечно, отчасти я пою и про себя, но и про тех людей, которым дано прожить другую жизнь. Витьку Фомкина звали на самом деле по-другому, но такой парень существовал, и его так вот глупо, как в песне, убили, когда он шел домой. А если говорить про Ритку Дорофееву, это просто смешная песенка. Чистый секс. Я вообще шалун. Люблю иногда пошалить.

– В одной из статей, вышедших после альбома Poetica, вас назвали главным борцом за патриотизм и народность. Аргументация критика строилась на песне «Гибель «Курска». Как вы относитесь к такому определению?

– Я борец за патриотизм и народность? Это бред сивой кобылы, какое-то русопятое словосочетание времен первой царской Думы, которая, как известно, просуществовала недолго, и слава тебе, Господи. Все это не более чем забавно. Можете меня именовать кем хотите, главное – в душу не плюйте. Что касается «Курска» – то на гибель этих ребят откликнулась вся страна, для нее это было самым тяжелым горем, наверное, со времен Чернобыля. Гарик Сукачев – один из жителей своей страны, только он сочиняет и поет песни, вот и все.

– Несколько лет назад вы, Игорь Иваныч, записали диск с Петром Ефимовичем Тодоровским. Человеком старшего поколения, другой, в общем-то, музыкальной культуры. Как это случилось?

– Легко. Петр Ефимович работал со мной на картине «Праздник», я к ней делал саундтрек, и мы, «Неприкасаемые», с ним играли вместе все восемь месяцев, пока снималась картина. Или он с нами играл. В общем, все вместе играли. Нам вместе было удивительно хорошо, и когда я предложил ему выпустить пластинку «Фронтовой альбом», Петр Ефимович сразу согласился. И остался этой работой доволен.

– Ваш последний диск называется знаменательно: «44». Скажите, в возрастном измерении круг вашего общения в самые последние годы расширяется?

– Нет, он сужается. Круг общения – это очень маленькое число близких людей, которых я могу назвать друзьями. С остальными я стараюсь не общаться. И крайне редко общаюсь с приятелями. Те, с кем общаюсь, кто еще жив на этом свете, никак не изменились, возраст на наши отношения не повлиял. Хороших знакомых с каждым годом больше, а тех, с кем есть необходимость общаться, – все меньше. Многие великие старики, которых я любил, ушли. С другой стороны, и в категорию друзей со времен «Бригады С» кто-то попал. По-разному тут, знаете ли.

– Когда и как вас, будущего дипломированного режиссера, потянуло в театр? Когда и как вы себе сказали: «Хочу быть режиссером»?

– Когда был Советский Союз, детишек, а тем более в Москве, часто возили в театры. Поэтому я пересмотрел, учась в школе, огромное количество спектаклей и в театре Образцова, и в Центральном детском, и в ТЮЗе. Кроме того, я жил неподалеку от Дома культуры «Салют», где была театральная студия. В ее спектаклях центральные роли играл старшеклассник нашей школы Сережа Проханов. Моя сестра училась с ним в параллельных классах, все девчонки были в Сережку влюблены, а я часто ходил смотреть спектакли этого народного театра. Мне это нравилось. Что касается того, когда я себе сказал: «Хочу быть режиссером», то здесь не все было просто. Я, прежде чем поступить в училище, вынужден был окончить строительный техникум, потому что меня не брали в 9-й класс, никто не верил, что я хороший человек. И у меня, такого исчадья ада, было два выхода: ПТУ, куда я не хотел, или техникум. Я техникум окончил, поучаствовал в проекте железнодорожной станции, был известным в узких, подпольных кругах музыкантом. А потом, через несколько лет, я сказал себе… нет, не «хочу быть режиссером», а «хочу заниматься театром абсурда, в нашей стране никто ни черта не знает, что это такое». До этого была студия Олега Киселева, занимавшаяся театральными экспериментами, в которой мне совершенно не понравилось, был еще некий персонажик, забыл имя… Да это уже не суть важно. Этот персонажик пытался делать нечто схожее с театром абсурда. Я зашел и туда и понял, что это полное дерьмо. И, в общем, я захотел сделать свою студию. И сделал ее. Она недолго просуществовала, называлась «Пластилиновый театр». Дала два спектакля – сцены из «Ромео и Джульетты» и из «Стульев» Эжена Ионеско – и развалилась, к счастью. Мальчик от сохи, непонятно каким ветром несомый в сторону искусства, я сказал себе… нет, не «хочу быть режиссером», а «хочу закончить училище с красным дипломом, чтобы с ним потом переться в ГИТИС». Поехал в город Задонск и поступил там в культпросветучилище, где познакомился с Сергеем Галаниным, с которым мы создали группу «Бригада С». А к четвертому году обучения мне стало понятно, что я не хочу на самом деле заниматься ни театром абсурда, ни каким-либо другим театром. Что в жизни мне интересны две вещи: рок-музыка и кино. И тогда я сказал себе: «Не хочу быть театральным режиссером, а хочу посвятить всю оставшуюся жизнь рок-музыке и кино». Что и пытаюсь делать двадцать лет.

– Жизнь делится пополам?

– Не делится, к сожалению. Тем более не хочется назад, в театр.

– И тем не менее, вспоминая концерты «Бригады С», на которых я был, и концерты «Неприкасаемых», которые видел, на мое сугубо зрительское ощущение: театр продолжает присутствовать в вашем творчестве.

– Это на ваше ощущение. Театр и рок-музыка – совершенно разные жанры. Квинтэссенции никогда не возникает. Даже «Иисус Христос – суперзвезда» вполне спорное произведение. В театре люди играют роли не самих себя, потом их разгримируют, и они разойдутся по своим домам. А мы, как писал Высоцкий, «ходим пятками по лезвию ножа». Без пафоса, в прямом смысле. На публике, на людях я могу только еще больше обнажиться, если публика захочет. А если она не захочет, могу закрыться. И она ничего не увидит, кроме улитки. Тем не менее на сцене я. Не человек, играющий роль Игоря Сукачева, а Игорь Сукачев. Точно так же, как в хоккей играет Валерий Фетисов, а не человек, играющий роль Фетисова в этом матче, понимаете? Мне эта разница кажется очень существенной.

– Вы первый рок-музыкант, вышедший еще в середине 90-х на сцену МХАТа. Еще при Ефремове. Что-нибудь он вам по поводу этого выступления потом говорил? Неслыханная же дерзость – рок во МХАТе…

– Нет, по поводу моего музицирования Олег Николаевич ничего особенного не говорил. Но и мне, и Жене Митте, и Никите Высоцкому, и, конечно, Михаилу Ефремову он дал тогда большой карт-бланш на то, чтобы мы смогли поработать в его театре. Тогда мы поставили на Новой сцене МХАТа две работы. Мы с Мишей сделали спектакль «Злодейка, или Крик дельфина» по пьесе Ивана Охлобыстина. Вообще Ефремов нам благоволил, чего не скрывал. И сегодня я думаю, что сцену театра он предоставил мне и для постановки, и для концерта просто потому, что хорошо ко мне относился. К сцене МХАТа, к его стенам у меня был невероятный пиетет. И сейчас, когда я бываю во МХАТе в Камергерском, у меня всегда приподнятое настроение.

– На интернет-сайте «Неприкасаемых» размещен синопсис-заявка фильма «Дитя». Вы там говорите о некоем «состоянии ожидания». Что это такое и как часто оно вас посещает?

– Я давно уже, несколько лет не перечитывал синопсис фильма «Дитя», но состояние ожидания меня посещает часто. Это ожидание того, что должно что-то произойти, и это что-то, к сожалению, нехорошее. Я себя за это всегда кляну и боюсь, когда это состояние на меня начинает нападать. Может быть, инфернальные ощущения, которые я наблюдаю над миром, и у меня начинают звенеть волосы, идут от того, что в роду моей мамы были священники. Может, это от того, что столкнулись странным образом родовые столбы отцовских предков крестьян и мещан по материнской линии, комиссаров в красных шлемах и белогвардейцев, которые были все одной семьей. Не знаю… Не хочу быть пророком, но то, что я умею чувствовать, и задолго, что должно что-то произойти, – правда. Причем это «что-то», как правило, не относится ко мне лично. Такие дела.

– Не отсюда ли ангелы в ваших песнях?

– Наверное, отсюда. И отовсюду. Они ж, ангелы, всюду парят – мы их, к сожалению, почти никогда не замечаем, а они всегда с нами, и ваш, и мой. Вот мы с вами говорим, а они меж собой перемигиваются.

– Вы сейчас, я слышал, сыграли в кино роль ангела.

– Я сыграл, мне кажется, совсем не ангела. Назовем этого персонажа ангелом смерти, но ангел смерти вообще-то белый, а режиссер Рома Качанов сделал его черным. Между нами, Ромка не очень что-либо понимает в ангельской сущности и не хочет понимать, но уж это его право.

– Картина «Арье» снималась в Израиле. Там звон ангельских крыл слышнее?

– Не-а. Там слышнее пулеметы и ракеты, которые с вертолетов пускают. Ангелы почти не летают. Звон ангельских крыл здесь, в России, слышнее.

– Сценарий фильма написал Александр Гельман. Вам вообще в кино с литературным материалом везет. Вы и сами пишете, и не только стихи к своим песням. А что вы читаете сейчас?

– Ничего не читаю. Давно. Просто не хочу, и все. Не хочу никакой литературы, никаких симпатичных идиоматических построений, никаких софизмов. И даже классику не хочу перечитывать. Не то время. Дайте чуть-чуть постареть, надеть тапочки, завернуться в теплый плед, сесть в мягкое кресло – тогда буду перечитывать Достоевского. Я так хочу дожить до этого. И тогда мы с вами чудесно поговорим о литературе. А сейчас другим надо заниматься.

– Когда нам ждать следующий ваш альбом?

– Я надеюсь, что запишу его до осени. Три песенки из него мы уже записали, на днях сяду записывать четвертую. В нем, в отличие от предыдущих пластинок, будут только мои песни.

– А какими ветрами заносит к вам чужие? Скажем, последний ваш диск «44» начинается с «Вашего благородия» Окуджавы и заканчивается «Конями привередливыми» Высоцкого.

– Какими ветрами? Любовными. Только то, что люблю, я и пою. В общем, набирается не очень много. У меня очень простые ориентиры в жизни. Крестьянские. Скажем, «Я милого узнаю по походке» я услышал давным-давно. Мне подарили кассету с ужасной по качеству записью Алеши Димитриевича, и я от его песен офонарел. Фантастический голос, несмотря на то, что он ведь уже был глубокий старик. Великолепная музыка. Необыкновенная удаль. Ничего подобного я ни до, ни после не слышал. Поэтому Димитриевич у меня в машине в CD-плейере заряжен всегда.

– Существует, кстати, мнение, будто Гарик Сукачев скатывается к формату «Радио Шансон».

– Да ради Бога, почему нет? Я никуда не катаюсь, это людям нужно, чтобы человек, скажем так, внешний куда-то непременно катился или перекатывался, а то будет непонятно, каким образом он живет, и вообще какого черта эта сволочь сама по себе, без нашего участия, передвигается по миру, ни на кого не обращая внимания. Поэтому надо придумать, кто куда катится. Вот Гарик пусть катится в «Радио Шансон». Я не против: если там Высоцкий, Галич, Визбор, тот же Димитриевич – да я с удовольствием вкачусь в такую компанию.

– Кроме Димитриевича, кого слушаете постоянно?

– Постоянно – Жака Бреля, пожалуй. Музыку к французским фильмам 30-х годов, Лизу Хэйуорд, «Роллинг стоунз», концерт 69-го года. И Мади Уотерса. Кажется, это все, что есть у меня в машине. Сейчас еще новую пластинку «Здоб Ши Здуб» слушаю постоянно.

– Есть и у вас одна вещь, которую я слушаю постоянно. «Вальс Москва».

– Спасибо. Мне приятно.

– Там несколько персонажей, о которых вы поете, как будто глядя на себя со стороны: беспутных, несчастных, счастливых, отчаянных. Скажите, это все…

– Это все – ночь в одном городе, который называется Москва. Город один, а у каждого своя судьба. С кем-то что-то обязательно случится или не случится ни за что.

– Там есть один звук замечательный – звук тубы. Как звук судьбы.

– Да. На тубе играл мой отец. Он, к сожалению, умер. Мы 1 июня его похоронили… Он был непрофессиональный музыкант, но всю жизнь любил играть в духовых оркестрах, и в армии, и после войны на танцплощадках. И в 92-м году, когда записывался альбом «Реки», последний альбом группы «Бригада С», о чем я заранее знал (я тогда сказал ребятам: «Все, это наш последний альбом! Ничего лучше этого мы не запишем!»), так вот, я тогда подумал, что мне и с отцом однажды придется расстаться навсегда. Поэтому попросил его сыграть партию тубы. И затем отец, деда Ваня, много раз с нами играл на концертах. Он был простой, совсем обычный человек. На концертах моих отец бывал, но крайне редко. А как он к тому, что я делал, относился, мы с вами уже не узнаем никогда.

– Но что-нибудь он говорил?

– А я вам не скажу...

– Последний вопрос. В этом году «Неприкасаемым» 10 лет. Пушкин говорил, что один дурак не меняется. Что в «Неприкасаемых» за прошедшее десятилетие изменилось?

– До фига. Я вам предлагаю зайти на сайт группы, кликнуть мышкой раздел «История» и посмотреть, сколько было сделано, кто помер, кто ушел, кто пришел, сколько было надежд, удач и неудач. А потом зайти на форум и написать от себя, что в нас изменилось.

– Я бы, наверное, написал, что песни Гарика и «Неприкасаемых» год от года становятся все лиричнее.

– Ну и дай тебе Господь счастья! Спасибо, что мы, наконец-то, можем себе позволить быть лиричными людьми! Это состояние, на мой взгляд, лучшее, которое существует на свете. По крайней мере мне так кажется...

– И мне тоже.

– Ну и ладно (впервые за весь разговор смеется). Так и запишем.



Справка «НИ»

Игорь (Гарик) СУКАЧЕВ родился в 1959 году в деревне Мякинино Московской области. Окончил железнодорожный техникум, участвовал в проектировании железнодорожной станции «Тушино». В 1987 году окончил Липецкое областное культурно-просветительное училище с дипломом режиссера театра. Создал музыкальные коллективы «Постскриптум» (1977–1983 гг.), «Бригада С» (1985–1994 гг.), с 1994 года и по сей день работает с группой «Неприкасаемые». Известность пришла к Гарику Сукачеву 14 января 1986 года, после участия в «Рок-ёлки» – первом андеграундном рок-фестивале. Записал более десяти альбомов. Снялся более чем в десятке фильмов, был режиссером кинолент «Кризис среднего возраста» (1997) и «Праздник» (2001). Автор книг «Король проспекта» (1999), «Там, где кончается дождь» (2001). Известен как организатор рок-фестивалей и клипмейкер. Сотрудничает с МХАТом имени Чехова.

Подпишитесь